Книга Жена для виконта-отступника, страница 44 – Елена Филимонова

Лишь слабый духом человек причиняет боль тем, кто не может постоять за себя. Ричард же не выглядел слабым, как раз наоборот — в нем чувствовалась сила. Сила, которая не нуждается в подтверждении.

— Один раз я отвесил ей пощечину, — признался он.

— За что?

В моем понимании, как бы сильно ни провинилась женщина, и как бы ни «спровоцировала» своим поведением мужчину, ничто не могло оправдать рукоприкладство с его стороны. Но я пришла за тем, чтобы выяснить правду, а, значит, надо выслушать Ричарда до конца. А уж потом решать, как быть дальше. В любом случае, пощечина вряд ли могла стать причиной самоубийства. А значит… это лишь верхушка истории.

Снова глубокий вдох и медленный выдох. Я понимала, что после этого разговора ничего не останется прежним. Но Ричард мой муж, и я должна понимать, с каким человеком связала свою жизнь.

— Я узнал, что она изменяла мне с одним тернадцем. Они были любовниками. — Ричард вздохнул. — Ходили слухи, но я долгое время не верил,а потом однажды застукал их. — Он замолчал.

У меня было много вопросов, но чутье подсказывало, что сейчас лучше молчать и дать ему возможность выговориться самому. Нас, женщин, с детства учат тому, что мир принадлежит мужчинам — а, значит, и мы, как часть этого мира тоже являемся их собственностью. И если эта «собственность» ведет себя не так, как от нее ожидается, «хозяин» волен наказывать ее на свое усмотрение. Измена же стоит в первой строчке списка грехов. Неверная жена — позор для мужа и своей семьи, и заслуживает самой суровой кары. Ее можно выгнать, выпороть, сослать в монастырь или даже убить.

Неясно лишь то, почему этот грех с легкостью прощается мужчинам. Если же говорить о высшем свете, то отсутствие любовницы считается едва ли не позором. Покойный супруг Эбигейл жил на две семьи: в Челси у него имелась конкубина, наличие которой он даже не скрывал от законной жены, и тетушка принимала это, как должное.

Да и о чем говорить, если даже старый король Ортанар личным примером демонстрировал мужскую свободу во всей неприглядной красе. Когда на эшафоте сложила голову его супруга Агнесса, я была слишком мала, чтобы помнить это, но зато хорошо помнила его следующую жену, разделившую участь предшественницы. Юную королеву казнили за измену, в то время, как ее венценосный супруг испортил каждую третью придворную даму и не стеснялся тащить в постель фрейлин собственной жены.

Я посмотрела на Ричарда, пытаясь понять, был ли он из тех, кто разделял то же мнение.

— Тернадцу я сломал нос и пару ребер, а Арабелле, — он с трудом выговорил ее имя, — отвесил пощечину, запер в комнате, а через несколько дней отправил в монастырь за сто верст от Фитфилд-Холла. — Он вздохнул. — Я сказал ей, что ее насильно постригут в монахини и оставят в обители до конца дней, хотя не собирался воплощать это в жизнь. Я был очень зол и хотел наказать ее. Думал оставить ее там на год, а после оформить развод и отправить на все четыре стороны, да хоть к тому же тернадцу, чтоб ему провалиться. — Взгляд Ричарда устремился сквозь меня, словно перед ним явились тени давно минувших событий. — Но спустя четыре месяца рассудок Арабеллы не выдержал. Она наложила на себя руки. Повесилась в своей келье.

В спальне воцарилась тишина. Не могу сказать, что была рада слышать это, но у меняотлегло от сердца. Ричард говорил правду, я видела это в его глазах. Я осуждала его, представляя, что чувствовала Арабелла, оказавшись заточенной в монастыре, но все же… Охваченные гневом, мы порой делаем то, о чем впоследствии горько жалеем. Ричарду следовало быть мягче с ней — не стоило поднимать руку и, тем более, угрожать постригом. Вина не оставит его до конца дней — это расплата, которую он заслужил, его крест. Но вряд ли он мог предположить, что жена покончит с собой, иначе не заточил бы ее в монастыре.