Книга Необходимо и недостаточно, страница 238 – Швепса

— Мне ещё никогда не было так хорошо, Гермиона, — тут же прошептал я куда-то в её волосы, прижимая хрупкое тело ближе к себе и ускоряя темп.

Озвучивал свои мысли, не стесняясь и не боясь. Только не теперь.

Было поздно ходить по сцене погорелого театра, продолжая играть свои никчёмные роли. Поздно надевать паршивые маски. Поздно распахивать рот, извергая из него очередное лживое клише.

К чему эти игры, если я открылся перед Гермионой? Если я признался в том, что вновь увидеть её под датуром — мой худший кошмар?

Я не вынесу этого, не смогу игнорировать, если она снова будет не замечать мою руку помощи, пока тонет в эйфории. И никакие успокоительные настойки не помогут, ведь меня пробирает дрожь при одной мысли, что каждая новая дозаможет стать для неё последней.

Что так горячо любимые мною карие глаза в один миг потухнут. Что ломка загубит остатки человечности Гермионы настолько, что она перестанет быть собой.

Блять, да и какая к чёрту дрожь? Когда я обнимал её холодное тело после очередной губительной дозы, меня трясло настолько, что сложно вообще сказать, чего на моём лице было больше: ледяного пота или горячих слёз.

Но то, что внутри я мог распознать с завидной точностью, — это ебучая паника. Скользкий страх, сжирающий все остальные эмоции и заставляющий обнимать Гермиону ещё крепче и вслушиваться в тихое сердцебиение. Пытаться удержать её рядом несмотря ни на что.

Я не переживу, если потеряю Гермиону.

Если перестану видеть сквозь призму датурного сумасшествия хоть толику той прежней заучки. Такой невыносимой и упрямой, но вместе с тем — живой и прекрасной. Моей.

И всё вокруг казалось таким сложным, но вместе с тем — очевидным. Ведь у нас остались только мы.

Наши жизни. Наши решения. Наша боль. Одна на двоих.

И я видел, ясно видел, что всё, что сейчас делала Гермиона, — только для меня. Она исполняла мою просьбу. Она хотела её исполнить, чёрт побери, пока так нежно скользила губами по моей груди.

Выбирала меня, а не наркотики.

А я умел ценить то, что имею. Этот дар вселяется в мозг автоматически, как только человек проебёт всё, что у него было до этого.

Гермиона каждый день невольно заставляла меня жить, начинать всё сначала и верить, бесконечно верить в то, что всё будет хорошо. Наверное, мой разум принял эту фразу за неопровержимую истину, ведь я так часто повторял её.

И я даже не знал, что приносило мне больше удовольствия: то, как член скользил внутри Гермионы, или эта нега из безудержных эмоций, что тёплыми волнами проносилась по всему телу. И моё сердце выпрыгивало из груди. Оно напрочь забыло, что организму вреден настолько участившийся пульс. Да и что таить… мне самому было глубоко насрать на это.

Только Гермиона. Откровенность, что появилась между нами. Её губы, что сейчас тянулись к моим, опаляя горячим дыханием. Её чуть дрожащие ресницы и лёгкая улыбка.

Если бы Блейз услышал эти мысли, он бы наверняка уже организовал поиск моих яиц по всему Хогвартсу и презентовал бы мне их на Новый год. Не утруждал бы себя чтением нудных нотаций отом, что пора забыть о Грейнджер. Он бы понял, насколько его слова бесполезны. Догадался бы, что мой разум сам по себе отторгает изначальную затею о «последнем» вечере.

Эта идея была лишь очередной сценкой в том самом провальном спектакле, что я пытался играть до этого. И всё было тщетным, напускным.