Книга Осколки, страница 104 – Саша Урбан

— У меня есть пара вопросов, — только и сказал Ирвин. — Можем поговорить в другой комнате?

Господин Шарп кивнул и жестом приказал следовать за ним. Они расположились в небольшой комнате для курения. Окна здесь были плотно занавешены, камин не топился. Единственное зеркало над каминной полкой было покрыто сетью трещин, расползавшихся ровно от центра. На полу лежал комок ткани, которой, должно быть, занавесили зеркало, и в черных складках, как звезды в ночном небе, блестели осколки стакана. Лерой прошел прямо по ним, рухнул в кресло и тут же отвел руку влево, чтобы схватить графин с вином.

Опытные детективы говорили, что, поработав достаточно времени, перестаешь обращать внимание на горе свидетелей, родственников, друзей. Но Ирвину все-таки было жаль этого человека, получившего огромную власть и влияние и потерявшего любимую дочь в собственном доме. Детектив хотел провести опрос как можно быстрее, чтобы не растягивать пытку для господина Шарпа, но тот будто сам хотел помучаться. Поэтому тянул с ответами, язвил, либо отвечал так пространно, что Ирвину приходилось вытягивать из мужчины слово за словом, пока не получится что-то внятное.

Оказалось, что Шарпа дома в ту ночь не было. Он уехал по делам — как выяснилось, к любовнице, которую поселил в квартале Озер. Не хуже Рек, но довольно далеко. Госпожа Шарп же отправилась проведать больную мать, насчет которой даже опытные целители разводили руками. В общем, драгоценная дочь, клявшаяся, что посвятит вечер упражнениям за роялем, осталась предоставлена сама себе и, видимо, решила устроить тайное рандеву с «гребаным подонком». О желании дочери стать супругой этого подонка господин Шарп знал, и даже сам подсуетился, чтобы юноше сосватали какую-нибудь старую деву с неплохим приданым и бедными родственниками, которые будут готовы пареньку руки целовать лишь за то, что он сочетался с их дочуркой узами брака. Как бы ни был мистер Шарп убит горем, своим планом по расстройству личной жизни дочери он гордился. Когда в графине остались считанные глотки, он уже с горькой усмешкой рассказывал, что своими руками дал парню конверт с деньгами,которых хватило бы, чтобы после медового месяца купить домик где-нибудь подальше от Темера. И это не считая приданного «старой девы», которое тоже взялось из кармана господина Шарпа.

Ирвин записывал, прикладывая все усилия, чтобы сохранять невозмутимое выражение лица. Брови так и норовили взметнуться куда-то в сторону затылка, и чем сильнее пьянел господин Шарп, чем глубже он погружался в пучину собственного страдания, тем сильнее детективу хотелось встряхнуть его и вернуть в сознание. Но так нельзя. Это непрофессионально. И уж тем более не стоит говорить о том, что человек, перешагнувший порог смерти, уже глух к страданиям своих близких. Они остаются одни со своей болью и виной и могут пествовать ее столько, сколько угодно. А умерший останется в непроглядной темноте наедине со своими кошмарами.

Ирвин откашлялся, прерывая этот поток мыслей, а потом обратился к господину Шарпу.

— Господин, я понимаю вашу ситуацию и ужасно сожалею.

— О-о-о, — осклабился Лерой Шарп. — Это я ужасно сожалею о вашей ситуации.

Его глаза лихорадочно блестели, а уголки губ дергались, постепенно расползаясь в улыбку.