Онлайн книга «Осколки»
|
Эллиот высунулся из автокэба и кричал вслед Элоизе, приказывал вернуться, но девушка упорно прокладывала себе путь через толпу. Крики Эллиота становились все тише. А люди поблизости, наоборот, махали руками, подсказывая девушке, куда свернуть, чтобы оторваться от преследователя. Элль кивала, а в груди клокотал безумный смех. Свободна! *** Ирвин, сколько бы смертей ни видел, все равно невольно прикрыл глаза в надежде, что кровавое месиво в некогда аккуратной гостиной не успеет отпечататься у него под веками. В комнате лениво бродил коронер, как сонная зимняя муха он останавливался то возле начавшей схватываться кровавой лужи на полу, то возле пятен на стене, то возле обломков каменного барельефа над камином. Заметив Ирвина, он указал на сколотый мраморный декор: — Пострадавшая — заклинательница. — Похоже, — кивнул Ирвин. Страшно хотелось закурить, но он предчувствовал, что один вдох табачного дыма станет сигналом для ворочавшейся под горлом тошноты. — Она даже попробовала сбежать, — коронер указал на окно. — Выбросилась со второго этажа, умерла уже в воде. Потеря крови, спазм мышц или просто воды наглоталась — это вскрытие покажет. Даже больше скажу… Он подвел детектива к укрытому простыней телу и приподнял ткань. В объятиях смерти дремал молодой человек, которого при жизни нельзя было назвать иначе кроме как «холеным». Чувствовалось, что жизнь ласкала его всеми благами, а теперь он валялся изломанной куклой с пробитым черепом, в котором застрял кусок мрамора. — Это она его? — Отбивалась. Дивная девица. Гору могла с места сдвинуть, а все одно — ради какого-то прощелыги рисковать. И на что они все надеются? Ирвин быс радостью ответил что-то едкое, достаточное, чтобы закончить эту беседу о непредсказуемости женщин, их характеров и желаний. Подобные разговоры наталкивали заклинателя на мысли об Элоизе, и нервозность разливалась по телу, как зуд. Когда все только начиналось, Доминик говорил, что его бывшая невеста — стервозная девица, готовая продаться подороже за чувство собственной значимости. Он раз за разом пересказывал, как Элоиза предала их идеи ради сытой жизни под крылом Летиции, и скрежетал зубами, колеблясь от жгучей ненависти до неожиданно вспыхивавшей нежности, с которой он вспоминал о своей «милой, доброй, ласковой Элли» — какой он запомнил ее в начале. И тут же, сморгнув пелену воспоминаний, он принимался ругать ее на чем свет стоит за ту ночь, когда она не дала ему умереть во время инцидента в лаборатории. Ирвин слушал и кивал. Ему в общем-то было все равно — куда больше его беспокоила его новая жизнь после смерти, вспышки голода и то, как легко мог управлять этим голодом Доминик. Но вот, он узнал Элль. Видел ее каждый день и не мог найти ничего общего с образом, который описывал Дом. Перед собой он видел просто одинокую девушку, которой жизнь столько раз отвесила щедрых пинков и тычков, что она просто не верила, что все могло быть иначе. И Ирвину становилось ее жалко. Искренне, по-человечески — насколько это вообще может чувствовать оживший мертвец — жалко. А еще что-то в нем стремилось к Элль. Ему нравилось, когда она была рядом, хмурилась, язвила. Смотрела на него, как на обычного живого парня. Но если она сама докопается до всей истории с «Поцелуем смерти»... |