Книга Почти 15 лет, страница 34 – Микита Франко

Узнать нужный район оказалось не трудно: едва он вывернул на Бьют-стрит, как вместо обычной бело-желтой зебры на пешеходных переходах во все четыре стороны по перекрестку замелькала радужная. По одной из них он вышел прямиком к двухэтажному зданию с вывеской: «Qmunity» — там же, рядом со входом, пестрело яркое граффити с джазовыми музыкантами — Чарли Паркером, Бенни Гудменом, Максом Роучем и другими.

«Не знал, что все они были квирами», — подумал Слава, проходя в дверь под вывеской.

А потом вспомнил, что вроде бы и не были.

Сразу у входа его встретили ЛГБТ-и транс-флаги, висевшие друг под другом на стене. Когда он повернул голову, то увидел человека — человека, чей гендер он не посмел определить как мужской или женский, потому что увидел розово-голубой значок на джинсовке — и они улыбнулись друг другу.

— Меня зовут Тома́, — сказал человек. — Мои местоимения он/его. Вы пришли на встречу?

— Ага.

Это была «чайная встреча» — разные люди из квир-сообщества собирались здесь, чтобы играть в настольные игры, общаться и пить чай. Слава знал, что они собираются каждое воскресенье.

Тома́ выдал ему бейджик и маркер.

— Напишите здесь своё имя и местоимения, чтобы другие участники знали, как к вам обращаться.

Слава быстро вывел большими буквами:

SLAVA

HE / HIS

И отчего-то вспомнил, как говорил Льву, что «Вячеслав» звучит, «будто кошку стошнило». Он улыбнулся этому воспоминанию: бедные канадцы с трудом произносили его полное имя.

Прикрепив бейджик к толстовке, он прошёл в большую комнату, где уже собралось около десяти человек. Все они выглядели потрясно: люди с местоимениями «он/его» в женской одежде, люди с местоимениями «она/её» — в мужской, люди с местоимениями «они/их» и в той, и в другой (иногда одновременно), люди с цветными волосами и накрашенные люди — словом, люди, которые ничего не боятся. Более того: люди, которые не знают, что могут чего-то бояться.

Слава почувствовал себя странно: какой он серый, невзрачный рядом с ними. Ему хотелось сказать: «Ребят, я на самом деле не такой. Я нормальный, как вы». Там, в России, он привык быть «главным педиком» любого коллектива — начиная от школы и заканчивая работой (в те времена, когда у него бывали рабочие коллективы). В восемнадцать он красил ногти в разные цветаи это считалось вызовом обществу. Приди он сюда с накрашенными ногтями, это бы считалось скукотищей. Они были накрашены у всех.

Слава смотрел на восемнадцатилетних мальчиков, девочек и небинарных персон, представляя, как они всю жизнь, с самого детства, ходили этой дорогой по радужной зебре, не осознавая своей привилегии родиться здесь, в месте, где их риск столкнуться с насилием из-за сексуальной ориентации или гендерной идентичности в десятки, если не сотни раз ниже, чем в большинстве стран мира. Он представлял, как их ровесники — точно такие же, едва старше Мики — ходили в России по разрушенным дорогам, возвращались домой в семьи, где их любили за что-то, а не вопреки, где они ложились спать под голос из телека, неумолимо борющийся за «традиционные ценности».

«Как это несправедливо, — думал он, — что кто-то палец о палец не ударил, чтобы получить свободу, а кто-то борется за неё всю жизнь».

Он, наверное, даже разозлился. Но потом вспомнил: «Я хотя бы не из Танзании» и уже разозлился на самого себя — за привилегии, которых нет у африканских детей. Неравенство — одна из худших болезней человечества: ты всегда кому-то неравен, а кто-то всегда неравен тебе.