Книга Почти 15 лет, страница 37 – Микита Франко

— Серьёзно? — удивился Макс.

— Да, он всё это… не любит. И будет спрашивать, где я это сделал… и опять будет конфликт.

Слава прекрасно понимал, как он звучит: как загнанная жертва, во всём подчиняющаяся мужу-тирану — раньше он о таких только слышал, а теперь что — сам таким стал?

— Всё это странно, — проговорил Макс.

— Я знаю, — выдохнул Слава, чувствуя себя липким от стыда.

Ему хотелось объяснить Максу, что, на самом деле, он не такой. Ну, он же правда не такой! Он всегда превыше всего ценил свободу: действий, мнений, самовыражений, он хорошо чувствовал границы, он чутко реагировал на любое давление, он умел говорить о чувствах, вот только теперь он идёт в туалет, чтобы смыть макияж, и не знает, как объяснить постороннему человеку, почему это важно сделать, не знает, как признаться, что ему страшно возвращаться домой. Да как он вообще умудрился влипнуть в это дерьмо?

За дверью с табличкой с раздвоенным человечком (одна его половина была в штанах, а другая — в юбке), Слава метнулся к раковине, открыл кран и плеснул на лицо холодной водой. Он посмотрел на себя в зеркало: лиловые тени, смешиваясь с черной подводкой, текли по его щекам, как кровавые слёзы. Слава редко плакал.

Он не плакал,когда, семнадцатилетний, целый месяц вырисовывал его портрет, а потом услышал: «Не рисуй меня больше, как педика».

Не плакал, когда на утро после лучшей ночи в их жизни он швырнул в него кольцо, едва Слава успел открыть глаза.

Не плакал, когда он бил Мики, а потом уходил из дома, лишь бы не просить прощения.

Не плакал, когда он ударил его.

Не плакал, когда он швырнул его на кровать, придавив своим весом, и Слава чувствовал его возбуждение через брюки, и знал: шанс, что он остановится, не так уж и велик.

Но теперь, глядя на отражение с грязно-розовыми разводами на щеках, он расплакался. Как же ему хотелось, чтобы ничего этого никогда не случилось: чтобы он тогда, в семнадцать лет, не пошёл в гей-клуб, не встретил его, не доверил ему детей. Он чувствовал себя таким несчастным, потому что привёз с собой из России всё самое худшее.

Кто ж знал, что худшее — это он.

Семья не состоит из одного человека. Она не может развалиться только потому, что так решил один из её членов. Семья — малая социальная группа, а в группе учитываются мнения всех участников.

Их четверо, счёт: один-один. Осталось спросить детей.

День обещал быть хорошим: он забрал мальчиков от сестры (оба были в порядке, так что зря Слава выдумывал) и купил им по мороженому.

— Я вообще-то не люблю мороженое, — мрачно сказал Мики, садясь в машину.

— Серьёзно?

Лев готов был поклясться, что впервые это слышит.

— Серьёзно. Я веган.

— Это странно. Все дети любят мороженое, — заявил Лев, приогнорировав заявление про внезапное веганство.

— Ага, как и собак, — фыркнул он.

— Кстати, о собаках…

Он отвёл их в зоопарк — Зоопарк Большого Ванкувера, с огромными вольерами, краснокнижными животными и редкими хищниками — гепард, например. Лев до этого не видел гепардов. Да и кто их вообще видел? Уж точно не его дети, с восторгом и удивлением замирающие перед величием природы.

Ладно, замирал только Ваня. Мики сказал:

— Зачем ты привёл вегана в зоопарк?

Лев фыркнул:

— Я же не есть тебя их заставляю.

— Зоопарк — это не этично.

— Да ладно тебе, они бы умерли в дикой природе.