Книга Почти 15 лет, страница 30 – Микита Франко

Своим «мамским», не терпящим возражений тоном, Пелагея сказала:

— Ты полагаешь, что я, взрослая женщина, жена и мать, занимаюсь укрывательством подростка?

Слава растерялся:

— Э… Нет.

— Думаешь, я бы стала говорить, что он тут, если бы его тут не было?

Она так убедительно звучала, что Слава не нашёл сил сказать: «Думаю, да». А именно так он и думал.

— Надеюсь, что нет, — выговорил он.

— Ещё вопросы?

Слава сердито посмотрел на Льва. Тот развел руками.

— Нет, — буркнул он в трубку. — Спасибо, пока.

И, отключив вызов, вернул телефон Льву.

— Позвони Мики.

— Он же спит.

— Да не спит он!

Слава не хотел кричать, но само получилось. Он нервничал, он злился, он не понимал, что происходит. Зачем они пытались убедить его в том, что, как он был уверен, вообще не являлось правдой?

Лев повёл себя неожиданно: подойдя к Славе, приобнял одной рукой, успокаивающе коснулся губами виска, а затем набрал номер Мики. Слава, опершись на плечо мужа, не мигая следил за экраном.

В трубке щелкнуло.

Шорох.

У Славы чуть не остановилось сердце.

Потом голос Мики:

— Алло.

— Мики! — с облегчением выдохнул он. — Что ты делаешь?

— Сплю, — незамедлительно ответил мальчик. Тут же поправился: — Спал.

— Ты в порядке?

— Ну да.

На фоне что-то подозрительно прошелестело. Прислушавшись, Слава спросил:

— Это что, машина проехала?

— У меня окно открыто.

— Ты… ты точно в порядке?

— Да. А что такое?

— Я переживал за тебя.

Слава знал, что Мики его поймёт. Он тоже чувствует связь.

Они так оказались на той крыше одиннадцать лет назад: Слава хотел выскользнуть из квартиры, пока Мики спал, он действовал со шпионской точностью, но мальчик всё равно проснулся: ровно в тот момент, когда Славина рука коснулась дверной ручки. Увидев заплаканные, встревоженные глаза, Слава сошёл с ума: решил, что Мики нужно забрать с собой.

Мики не помнил, как Слава напоилего таблетками. После пробуждения он не помнил никаких событий, кроме Юлиной смерти. У него было тяжелейшее отравление, которое Лев теперь припоминал словами: «Мики — ебнутый. Кстати, знаешь почему?».

Вот поэтому он не любил говорить о возможных последствиях от передозировки транквилизаторами. Он понимал, прекрасно понимал, что они могут быть, но обсуждение со Львом поведенческих закидонов их сына задавало диалогу определенный фон. Этот фон не проговаривался вслух, но сквозил между строк: Это ты напоил его таблетками. Это из-за тебя он такой. Это ты сделал самое худшее, что только может сделать родитель своему ребёнку, оставив неизгладимый отпечаток на всю его жизнь, и я, как бы плох ни был и сколько бы раз не поднимал на него руку, я никогда не переплюну твой поступок.

Это умерщвляло большинство бесед о воспитании Мики ещё в зачатке.

«Ты его ударил. Это ужасно. Нельзя бить детей»

«Напомнить, что сделал ты?!»

Слава не знал, что говорить после такого напоминания. И не говорил ничего, позволяя насилию случаться.

Теперь он сообщил Мики: «Я переживал за тебя», как бы имея в виду: «Так, как переживаем друг за друга только мы с тобой», и Мики, хотя он не помнил того самого дня, когда почувствовал связь, ответил:

— Всё хорошо, пап. Правда. Я в безопасности.

И Слава успокоился, поверив.

Они пожелали Мики спокойной ночи и отключили вызов. Лев, снисходительно глянув на Славу, взял стакан из его рук (тот настолько судорожно его сжимал, что пришлось отцеплять по одному пальцу) и проговорил: