Книга Окна во двор, страница 253 – Микита Франко

Однажды Слава не выдержал и, доведенный до отчаяния поведением Льва, в сердцах сказал:

– Надеюсь, все твои пациенты будут вести себя так же, как ты.

Честное слово, звучало почти как проклятие.

Мы выдохнули с облегчением, когда эти полтора месяца прошли и Льва признали выздоровевшим и пригодным для выхода на работу. Папа тут же начал рваться в красную зону, несколько расстроенный тем, что «почти всё пропустил». Не тут-то было: уже знакомая нам своим милосердием Ольга Генриховна не допустила его к работе в «особо опасных условиях». Она посчитала, что работа в реанимации красной зоны не подходит людям, недавно проткнувшим себе легкое ребрами. Мы всей семьей были с ней согласны, а Лев злился, сетуя на то, что в «обычных условиях» ему скучно.

Слава, не скрывая иронии в голосе, утешал Льва:

– Не переживай, может, случайно попадется кто-нибудь с этим вирусом. У тебя еще будет шанс им заразиться.

– Спасибо. Ты понимаешь меня как никто другой, – с напускной серьезностью отвечал Лев, благодарно целуя Славу в щеку.

Короче, жизнь стала обыкновенная, размеренная, даже скучная. Девятый класс пришлось заканчивать на дистанте, но это и неплохо: мне не хотелось сталкиваться ни с Яриком, ни с Леной. Когда видел их в школьном коридоре, я сразу погружался в непонятные переживания: эти двое меня и злили, и раздражали, и притягивали; мне хотелось ими обладать – обоими сразу. Думаю, все от того, что они меня обманывали, –я, может, обижен, или уязвлен, или вроде того. Так мне объяснял Игорь Викторович, мой терапевт. Я свои чувства плохо понимал, и чаще всего он мне подсказывал, что они значат.

Ну, например, он спрашивал что-нибудь такое:

– То есть, когда ты понял, что он ничего к тебе не чувствует, тебе сразу захотелось его вернуть?

– Да, вроде того.

– Почему?

Вот, собственно, и все. Так они это делают, эти терапевты. Спрашивают обыкновенное «Почему?», вынуждая порыться в себе и понять, что вариантов «Потому что я в него влюблен» или «Потому что он самый лучший человек на свете» среди причин нет. Скорее всплывает что-нибудь гадостное: «Мне нравится чувство власти и контроля над ним» или еще что похуже, в чем тяжело признаться вслух, потому что тогда придется узнать, что ощущение мнимого превосходства идет рука об руку с чувством неполноценности. Сложно злиться на Ярика или Лену, когда понимаешь, что использование было взаимным: кто-то прикрывает свою ориентацию, кто-то подбирается к чужому отцу, ну а кто-то просто вымещает комплексы на других. Последний – это я.

Я радовался, что у меня есть Майло. Из всех отношений с людьми, которые я когда-либо выстраивал, с ним получились самые здоровые. Может, его план о заключении брака «без гейства» не такой уж и дурацкий?

В общем, психотерапия постоянно заставляла меня заглянуть внутрь себя, а если делать так слишком часто, можно узнать, что ты не самый порядочный на планете. Грустное откровение, но, как любил повторять Игорь Викторович, «совершенно нормальное».

– Большинство людей всю жизнь живут в иллюзиях, потому что им очень страшно столкнуться с собой, – говорил он. – Хорошо, что ты не боишься.

– Я боюсь, – честно ответил я.

Он покивал.

– Значит, тем более хорошо. И не думай, что ты плохой человек. Болезнь часто диктует людям свои условия.

Ах да, болезнь. Игорь Викторович был прав: у меня биполярное расстройство смешанного типа. Выписали в два раза больше таблеток, чем в прошлый раз: антидепрессанты и нормотимики. Я, как и тогда, со вздохом посмотрел на блистеры и заявил, что пить их не буду.