Книга Окна во двор, страница 199 – Микита Франко

Они заскрипели креслами, устраиваясь поудобней, и я услышал вопрос терапевта:

– Вы обращались когда-нибудь к психиатру?

– Я? – шутливо переспросил Слава.

– По поводу Микиты.

– Мы обращались к психотерапевту раньше.

– С какими жалобами?

– Панические атаки, суицидальные намерения…

– У него были суицидальные намерения?

– Да, он планировал отравиться цитрамоном. – Слава сказал это таким извиняющимся тоном, словно ему неловко за меня – экий дурачок.

– И что сказал специалист?

– Депрессивный эпизод. – Папа тут же начал оправдываться: – Но в последнее время ему, кажется, стало лучше. Про суицид он больше не говорил.

– Угум-с.

Игорь Викторович замолчал, и я огорчился, что не могу видеть его лицо. Что означало вот это вот «угум-с»?

Хорошо, что Слава сам уточнил:

– А в чем дело?

– Он попадает в странные истории, вам не кажется?

– Что значит «странные»?

– Ему в голову приходят странные идеи, к которым он недостаточно критичен. Я имею в виду плохие идеи, которые кажутся ему хорошими.

– Вы про Артура? Про то, как он увязался за ним?

– Да, про Артура, про саму идею продолжать, чтобы поймать его на чем-то, про траву, про секс за траву, про… Он пронес травку в аэропорт, вы говорили?

– Ага.

– И при этом был трезвый?

– Он месяц не употреблял на тот момент.

– М‐да… – Игорь Викторович снова помолчал. – И, судя по всему, он эмоционально неустойчив.

Будто подсказывая, Слава осторожно сказал:

– В шестом классе он сильно избил одноклассника, и с того момента все стало… вот таким странным.

Я разозлился: какого черта он рассказывает посторонним, что было со мной в шестом классе? Предатель.

– Дебют с началом переходного возраста… – задумчиво проговорил Игорь Викторович. – В общем, я рекомендую вам обратиться с ним к врачу-психиатру.

– С чем?

– Я не могу ставить диагнозы, я не врач.

– Но вы явно что-то имеете в виду.

ИгорьВикторович вздохнул.

– Я имею в виду биполярное расстройство.

Слава ответил с неожиданным облегчением:

– Вряд ли, я никогда не видел его эйфорически веселым.

– Да, я так и понял, – охотно согласился Игорь Викторович. – Я вижу здесь смешанную форму. Депрессия и мания присутствуют одновременно, смазывая клиническую картину: мы не видим ни классической депрессии, ни классической мании. Может, что-то вроде дисфорической мании.

– Это что?

– Это… Низкий фон настроения, раздражительность, импульсивность, скачка идей, сниженная критичность. Похоже?

Слава ответил с заметной неохотой:

– Похоже… – И тут же быстро заговорил: – Но он ведь травмирован, разве нет? У него умерла мама, родной отец слился, мы с мужем были для него не самыми лучшими родителями, много всего делали не так, а теперь еще и это изнасилование…

– Я понимаю, – перебил Игорь Викторович. – Иногда бывает невозможным отследить, где заканчивается травма и начинается личность и есть ли вообще эта грань. Я не могу вам с уверенностью сказать: Микита такой, потому что он травмирован. Или нет, Микита такой, потому что он болен. У нас есть просто факт: Микита – такой. Да, потеря матери и уход отца, скорее всего, повлекли за собой нарушенную привязанность. Да, физические наказания – это травма. И да, давать ребенку биту и подстрекать его на насилие – это, извините меня, пиздец. Но заболел он, скорее всего, не из-за этого. Я думаю, расклад такой: мы имеем психическое расстройство, травму насилия и травму привязанности. Что-то из этого корректируется психотерапией, но что-то – только медикаментозно. Я думаю, нужен хороший врач.