Книга Окна во двор, страница 125 – Микита Франко

Слава начал отвечать будто бы про другое:

– Макс на меня злился. Его бесило, что я постоянно говорю о Льве, а я этого даже не замечал. Сейчас вспоминаю: почти все мои истории начинались со слов: «У моего мужа… А вот мой муж… Кстати, мой муж…»

– Ты так и говорил – «мой муж»? Даже не «бывший»?

– Даже не «бывший», – подтвердил Слава.

– Тогда понятно, почему его это бесило, – хмыкнул я.

– Мы бы все равно вскоре расстались.

Он так это примирительно сказал, словно снимал с меня вину за их расставание, но я и без того не чувствовал себя виноватым.

– А почему ты был с ним? – уточнил я. – Тоже, что ли, любил?

Слава покачал головой.

– Мне просто казалось, что надо жить дальше. И я пытался.

– И что теперь? Ты снова хочешь быть с папой?

– Я не понимаю, как правильно.

– Он распускает руки, – напомнил я.

Славу будто бы рассердили мои слова.

– Это же не единственная его характеристика.

– Да, но весьма… – Я не знал, как сказать лучше. – Значительная.

– Для меня – нет.

Мне было очень странно слышать эти слова. Я возмутился:

– Ну ничего себе! А что для тебя тогда значительно?

К этому моменту мы дошагали до прибрежного парка. Слава указал взглядом на скамью позади, я пожал плечами, нехотя соглашаясь, и мы сели.

– Сейчас будет какая-то из тех кулстори, начинающаяся со слов: «А вот мой муж…»? – догадался я.

Слава неоднозначно покивал.

– Ну… Возможно.

– Смешная?

– Не очень.

– Ладно. – Я вздохнул и сел поудобнее, давая понять, что готов ее услышать.

* * *

Вернемся лет на десять назад.

Представь: наступает утро, я открываю глаза и думаю: «Опять».

Каждое утро, открывая их, я думал: «Опять». Врач говорил, когда перестану так думать, значит, таблетки начали действовать. Лев обещал, что мне станет легче в течение двух недель. Или трех. Или никогда, потому что «в подборе препаратов все индивидуально».

А я уже шестой день на таблетках.

Мама дома. Я слышу, как она шумит на кухне, и это бесит меня.

Я встаю, одеваюсь, иду к ней. Начинаю отбирать кастрюлю, пакет молока, банку с овсяными хлопьями. Говорю, что сам все сделаю.

Она шипит на меня:

– Что ты сделаешь! Опять все бросишь и накормишь его «Несквиком»!

Я тоже злюсь, говорю:

– Мама, ты мне мешаешь!

– Мешаю?! – оскорбляется она. – Да я вообще уйду! Я тебе ничего не должна! Просто помочь хотела! Зря нервы треплешь…

Она уходит, а я думаю о тебе. Думаю, как мне хочется быть тебе должным и нужным. Обещаю себе: никогда не скажу, что он треплет мне нервы, пусть хоть все вытреплет, лишь бы между нами не случалось таких разговоров. Я ведь еще не знаю, что ты будешь в этом особенно искусен.

Я подхожу к плите, начинаю сам готовить кашу. Насыпаю овсяные хлопья в сахарницу. Потом стою и выковыриваю их обратно чайной ложкой.

Я решаю, что нельзя сдаваться, надо сварить эту дурацкую овсянку, потому что Лев говорит, у тебя будет гастрит, если я не начну готовить. И у меня тоже будет. Еще говорит: «Давай я буду приходить и готовить, если тебе тяжело». Но мне кажется, что не тяжело. Просто грустно.

Я довариваю кашу – она выглядит съедобно.

Слышу, как ты ворочаешься в кровати – значит, проснулся. Натягиваю улыбку, чтобы весело приветствовать маленького супергероя. Ты садишься за стол, разочарованно смотришь на кашу. Я приучил тебя к «Несквику», теперь ты не хочешь ничего другого. Говоришь, что несладко.