Книга Окна во двор, страница 12 – Микита Франко

– Да, он был геем, я же сказал!

– Ну и что? – устало вздохнул Слава.

– Да ничего. – Мики убрал телефон в карман. – Будем жить гей-семьей на улице, названной в честь спидозного гея. Миленько.

Лев резко одернул его:

– Следи за словами.

– Я сказал «гей», – оправдался Мики, имея в виду, что обычно он использует куда более уничижительные синонимы.

– Ты сказал «спидозный», – напомнил Лев. – Следи за словами.

– Я не знал, что мы теперь оскорбляемся из-за слова «спидозный». У нас в семье кто-то спидозный?

Слава часто повторял: «Нельзя бить детей». Обычно он это говорил, когда Лев уже ударял Мики, но иногда успевал и превентивно: «Поговори с ним серьезно, только не бей, детей бить нельзя». Каждый раз, когда Лев хотел отвесить Мики хорошенькую оплеуху или подзатыльник, он повторял про себя Славины слова как мантру, и в семи из десяти случаев это срабатывало. Слава ужасно корил его за те моменты, когда Лев все-таки ударял Мики, а Лев гордился собой за те, в которыене ударял. Он же понимал, насколько их на самом деле больше.

Вот, например, как этот. Лев сделал глубокий вдох, повторил про себя: «Нельзя бить детей» – и потребовал ледяным тоном:

– Дай сюда свой телефон.

Пока Мики с жаром отстаивал свои демократические свободы («Ты не имеешь права забирать у меня телефон!»), Лев одним движением вытащил мобильник из его кармана и передал Славе. Слава убрал его во внутренний карман куртки.

– Получишь через неделю.

– Супер, – недовольно фыркнул Мики, но после этого затих.

Ванкувер напоминал Льву Сан-Франциско, и это было совершенно несправедливо, потому что из общего у них были только язык и ухоженные бездомные, поедающие фастфуд возле метро. Но Лев видел сходства во всем: например, мост, соединяющий аэропорт с остальным городом, напомнил ему Золотые Ворота, хотя не был красным (и золотым тоже не был, и, говоря совсем уж честно, у него даже не было никаких «ворот»). Все здесь – не внешне, а в ощущениях – было таким же: запах в такси, уличный шум, вкус чужой воды на языке, – и весь он, уставший, разбитый, с неясными планами на жизнь, был будто бы немного таким же, как тогда.

В их новой квартире оказалась просторная гостиная, соединенная со столовой и кухней, а в коридоре, напротив друг друга, соседствовали две спальни. Мики и Ваня тут же ввалились в ту, что побольше, и начали спорить, кто поставит кровать у окна, пока Ваня не сказал: «Гардеробная! Я буду спать в гардеробной!»

Лев прошел в будущую детскую вслед за Славой, они остановились у окна, где Мики заприметил себе спальное место. Окно было европейским, как в России, и это понравилось Льву: он опасался, что в Канаде им достанется дом с «американскими» раздвижными окнами, где фрамуга застревает на полпути к открытию.

Слава глянул на стриженый газон и детскую площадку, огороженную забором. Задумчиво произнес:

– Окна во двор.

– Это плохо? – уточнил Лев.

Слава пожал плечами.

– Да нет.

Из удобств в квартире были только кухонный гарнитур и сантехника, но пожилая арендодательница любезно предоставила две надувные кровати – «до той поры, пока вы не доберетесь до “Икеи”». Лев сразу подумал, что доберется до нее как можно быстрее.

Еще арендодательница все время говорила «ваши дети», глядя то на Славу, то на Льва поочередно.

«Ваши дети могут разместиться здесь…» или «В соседнем кварталесредняя школа, вашим детям будет удобно добираться». Каждый раз, когда она произносила что-то подобное, обращаясь ко Льву, его сердце делало кульбит: «Ого!» И ведь ей, шестидесятилетней даме с волосами цвета моркови, даже не приходилось пересиливать себя, чтобы это говорить. Может, переезд и правда того стоил?