Онлайн книга «История Льва»
|
Был у него на третьем курсе такой препод, старый профессор Белинский, который любил повторять, как важно врачу уметь отключать эмпатию, ведь если проникаться состраданием к каждомуумирающему, когда их по несколько человек на дню, «можно очень быстро закончиться и как личность, и как специалист». Лев всегда считал, что ему не грозит «быстро закончиться», потому что никакой эмпатии у него отродясь не было. Девчонки спорили с Белинским, мол, нельзя помочь человеку, если ты ему не сострадаешь («Ведь откуда тогда брать стремление помочь?» - говорили они), но Лев был с ними не согласен. На пациентов можно смотреть по-разному, полагал он, не обязательно из желания помочь. Он смотрел на них как на задачу, которую нужно решить, и правильным решением будет спасение. Если пациент умер – ты лузер, ты проиграл. Он ненавидел проигрывать. Теперь, обнимая Славу, тонко улавливая его сбивчивое дыхание, чувствуя мокрые следы слёз на своём плече, Лев усомнился, что так уж не способен к эмпатии, как он думал раньше. Он пропитывался его эмоциями, как губка. Давай я заберу твою боль, впитаю в себя до последней капли, мне это не сложно, я губка, я выжму самого себя и боли больше не будет… Юля, демонстративно прочистив горло, крикнула из коридора: - Вы там скоро? Лев опустил взгляд на всхлипывающего Славу и крикнул в ответ: - Ещё пару минут! Слава поднял голову, принялся усиленно тереть глаза, но красные припухшие веки свидетельствовали о причине их заминки наглядней, чем слёзы. Лев не стал ему говорить, что от Юли ничего не скроешь. Слава вернулся в коридор, понуро опустив голову. Лев, выйдя следом, виновато посмотрел на Юлю, а она отвернулась. Все пытались спрятать слёзы. В тот день Лев переписывался со Славой до поздней ночи, утопая в собственной беспомощности: Слава писал, что мама плачет и «делает ещё хуже», а Лев отвечал глупыми шаблонными ответами: «Мне очень жаль», «Я рядом», «Я тебя люблю». Всё, что ему хотелось в действительности: оградить Славу от происходящего, забрать из семьи, спрятать от рака, от мамы, от смерти. Только это было невозможно. Это была тяжелая ночь для всех, но на утро, как и договаривались, они постарались взять себя в руки: Юля поехала в онкодиспансер, Слава поехал с ней в качестве поддержки, Лев поехал со Славой в качестве поддержки… Славы. Тот то и дело повторял бодрые лозунги: «Всё будет хорошо», «Ты справишься», «Мы его уделаем, этот тупой рак», а Лев поддакивал: «Да, всё так и будет». Через две недели такая жизнь – с больницами,лекарствами и уколами – незаметно превратилась в норму. Теперь это была их нормальная реальность: реальность, в которой у Юли рак, и в которой все остальные живут с учетом этой переменной. Что не могло не радовать Льва: привыкнув к состоянию сестры, как к «обыкновенному», Слава повеселел. В первые недели они только и говорили, что о раке, прогнозах, шансах и вероятностях, но постепенно количество таких разговоров стало снижаться, и возвращались прежние: о друг друге, о будущем, о прошлом, о любви, о сексе – обо всём. Чаще всего, «прежнее» возвращалось между двумя курсами химии: пока у Юли был перерыв в три-четыре недели, все с предвкушением ждали результатов (помогло или не помогло?) и от надежд на лучшее они бодрились. Вот только не помогало. И, в конце концов, эти перерывы стали ассоциироваться с мрачными новостями: опять не сработало. |