Книга История Льва, страница 148 – Микита Франко

Когда он репетировал эту историю в голове, там обязательно попадались фразочки: «Я просто был пьяный», «Я этого не хотел», «Это вышло случайно», но тогда, в пересказе, он ничего из этого выговорить не смог. От документальной точности своих слов (он воспроизвёл события чуть ли не поминутно) у Льва появилось ощущение, что в его версии всё звучит хуже, чем было на самом деле. Или всё на самом деле было так плохо? Он надеялся, что Катя ему расскажет, как это было, что она, выслушав его, будет этаким третейским судьёй. Скажет: «Да ничего, Лев, ты просто много выпил, с кем не бывает», или хотя бы: «Ты, конечно, очень плохо поступил, но Яков тебя простит, ничего страшного ты не сделал». Или это уже не третейский судья, а адвокат дьявола?

Катя долго молчала. Так долго, что Лев забеспокоился, не бросила ли она трубку, не оборвался ли вызов. Потом она, наконец, произнесла:

- Яков тоже мой друг.

- Я знаю, - прошептал Лев, чувствуя, как теряет её.

- Я не хочу сейчас с тобой говорить.

- Катя, я…

Вот тогда все эти фразочки и подступили к горлу: «Я не хотел, я был пьяный, я не знаю, как так получилось!». Он не успел их сказать, Катя прошелестела через плохую связь: «Извини» и положила трубку.

Тогда Лев понял, что это и был ответ. Она его рассудила. Если самый близкий человек не может найти тебе оправданий, кто тогда вообще их найдёт?

Дальнейшее он сделал на автопилоте: умылся, переоделся в чистое, вытащил лист бумаги, на одной стороне написал на английском: «Передайте это Якову Власовскому из Университета Беркли», а на другой – на русском: «Мне очень жаль». Убрал записку в карман джинсов и отправился на работу.

Вчера Льва здесь не было,и, когда Мигель пытался его вызвонить, он не брал трубку. Теперь управляющий сам был на месте к девяти утра: набивал головы-мишени соломой – то, чем обычно занимался Лев.

Когда тот, открыв дверь с пинка, быстро прошел за стойку, Мигель набросился на него с возмущениями:

- Где ты вчера был?!

Лев, обойдя его, двинулся к сейфу с оружием.

- У меня был тяжелый день, - буркнул он.

Набрав код, он вытащил пистолет и патроны к нему. Мигель стоял спиной, бурча под нос, что «у всех бывает плохой день, что теперь, из-за этого прогуливать работу». Лев вставил патроны в магазин, передернул затвор, прижал ствол к виску и выстрелил.

Он не колебался ни секунды.

Яков был прав: жить с этим невозможно. За это невозможно вымолить прощения. Это невозможно рассказать друзьям – так, чтобы не потерять их. Это невозможно носить в себе – оно, как жгучий яд, проникает в каждую клеточку организма, отравляя токсичными парами изнутри. Медленная мучительная смерть. Лев хотел быстрой.

Но, может, он её не заслуживал.

- Ты чё делаешь!

Мигель сбил его с ног, выкручивая руку в сторону. Лев видел, как пуля пролетела прямо перед глазами, едва не касаясь его ресниц, влетела в оконную раму и застряла в дереве.

- Сука! – Лев с силой кинул пистолет об пол – от удара вылетел магазин и покатились патроны. – Какого хера ты вмешался?!

- А какого хера ты делаешь?! – заорал в ответ Мигель. – На рабочем месте, между прочем!

Лев фыркнул, услышав это уточнение – «на рабочем месте!». Из него начал вырываться неконтролируемый смех – такой же, как бывают неконтролируемыми кашель или рвота – он понимал, как это странно, как неуместно сейчас смеяться, и закрывал рот ладонью, пытаясь удержать его в себе, но смех всё равно прорывался – истерический, неестественный, чужой. Смеясь, он облокотился на стойку и, закрыв лицо ладонями, сполз под неё, злясь на самого себя за то, что не получается успокоиться. Когда из горла вместо смешков начал доноситься скулёж, он распознал его, как плач, и разозлился ещё сильнее, желая вернуть всё обратно – лучше смеяться, лучше смеяться!