Книга Невидимые голоса, страница 46 – Саша Карин, Марина Козинаки, Евгения Некрасова, и др.

– Пойдем спать, ба.

Снаружи метет, начинает болеть голова. Бабушка тяжело ходит по квартире, зажигает и гасит свет, проверяет сумки и капли: ей кажется, что мальчики выпьют лекарства и украдут золото и деньги. И паспорт. И дедовы ключи.

Дед тоже приходил – поначалу. Нас это не насторожило: мало ли, все-таки тридцать лет жили вместе. Мы убеждали бабушку, что дед в могиле, что он не может прийти. А она все говорила: приходит, и руки у него в земле.

Может быть, он действительно к ней приходит? Может быть, она действительно всех их видит, и это правда, и это какая-то граница, за которую она уже перешла? Может быть, единственное, что остается, – ждать конца?

Ночью, в темноте, я почти готова смириться. Я была готова сражаться с призраками, которых не вижу, но я не могу спасти того, кто сам не хочет спастись. Иногда мне кажется, что бабушка хочет их видеть. Особенно мальчика – она о нем постоянно говорит. Говорит: вот, мол, забежал, постоял, положил голову на ладошку и ушел. А вчера сидел на стуле весь вечер – чистенький, аккуратный – и молчал. Сегодня опять приходил, постоял, посмотрел на меня и ушмыгнул куда-то.

Когда она позвала меня этой ночью, я увидела за дверью в комнате постель – прямо на полу. Набросаны матрасик, плащ, тряпки, лежит подушка.

– Бабушка, зачем ты ему постель стелешь? Тебе что, нравится, что он у тебя ночует? Ты его зачем привечаешь?!

Шепот превращается в крик, бабушка бродит по квартире, стуча по шкафам лыжной палкой, и просит: пожалуйста, выгони их, прогони их, они тебя боятся!

– Ты зачем ему стелешь постель? Тебе что, нравится, что он тут? Зачем ты ему постель постелила?!

– Он стоял тут. Я подумала, если постелю,он спать ляжет… И я лягу.

Может быть, ей кажется, что это приходит ее сын, которого она пережила? Вот она и стелет ему постель.

Огромного плюшевого медведя, которого мы перенесли из нашей квартиры к бабушке, – очень уж он ей нравился – она назвала Гошей. Как своего брата, разбившегося летчика.

Не знаю, права ли я. Может быть, не стоило так опекать ее, не стоило постоянно приносить еду, сидеть с ней дни напролет. Мы убрались в квартире так, что стало не узнать. И бабушке теперь кажется:

– Как будто я в гостях. Как будто это не мой дом.

Я не знаю, права ли я была, выбирая дозы. Так вышло, что именно я решала, что мемантин будем пить по половинке таблетки. Затем, после очередного обострения, когда я с криком и хлопушкой для ковров бегала по квартире, вытряхивая призраков, мальчиков и мужиков, белую женщину и ребят, – решила, что будем пить по целой. После, когда белая женщина привела детей, а на диване поселились «наши» – куклы, которым бабушка клала оладьи и конфеты, – я решила, что мы начнем пить галоперидол. По капле.

По капле было очень сложно: носик у флакона такой, что трудно уследить, капнула одна капля или две. И я не понимала первые дни, одну каплю капнула или две.

Потом – две или три. И вот сегодня ночью – три или четыре. Почему не подействовала вечерняя порция? Я же не забыла ей принести? Я же принесла кружку и тарелку с котлетами и еще булку в пакете… Я же накапала в кружку галоперидол? Я ведь еще подогревала воду, смешивала кипяток и холодную, чтобы было приятно пить. Я же не могла забыть?..

– Ты куда? Осторожно, не стукнись, смотри, об шкаф.