Книга Невидимые голоса, страница 45 – Саша Карин, Марина Козинаки, Евгения Некрасова, и др.

* * *

Ты усмехаешься своей фантазии, обнимаешь меня, как всегда обнимала, как всегда закрывала океан между нами своими длинными-длинными руками, и я раскрываю руки в ответ и принимаю тебя на своем берегу. Мы иногда говорим на разных языках, мама, но, когда ты со мной, дар речи тебе не нужен, и думаю, что мне тоже.

– Бабуль, давай поспим еще.

Ба вздрагивает от каждого звука. Просыпается, когда я шевелюсь. Держит мои руки своими шершавыми руками и постоянно пожимает, перебирает, щупает мои пальцы даже во сне: то ли проверяет, настоящая ли я, то ли просто до сих пор трясется. Когда я пришла в пять утра после того, как она постучала к нам, ее трясло.

За окном светлеет. Я не могу уснуть: хочу встать, может быть, взять телефон, почитать, почему галоперидол не сработал этим вечером. Я уже довольно много знаю про галоперидол. И про мемантин тоже. Про тенотен, про настойку пиона, про их аналоги. У нас два рецепта: от терапевта и из психоневрологического диспансера. В обоих – одни и те же лекарства, но разные графики и дозировки.

Сначала мы пытались не доводить до врача: снотворное, ночевки в другой квартире, увещевания, что никого, кроме нас, тут нет. Но в какой-то момент наши страхи перевесили бабушкины: мы пошли сперва в поликлинику, потом в неврологический. Как я радовалась, когда мемантин начал действовать! Один врач объяснил, что это лекарство от галлюцинаций. Другой сказал, что это только питание для пожилого мозга, не более; что от галлюцинаций нужно пить галоперидол.

Галоперидол – кажется, этим препаратом превращали в овощей тех, кто был против Сталина? Я испугалась одного названия и оттягивала начало приема, сколько могла. Хотя, может быть, нужно было дать бабушке галоперидол в тот же день, когда выписали рецепт. Может быть, так лекарство уже принесло бы стабильный эффект.

У меня билеты в Москву на вечер субботы. Сейчас уже четверг. За окном светлеет.

Бабушка потихоньку успокаивается: дышит спокойнее, начинает храпеть, поворачивается и выпускает мою руку. Наверное, подействовал галоперидол: вечером я капнула три капли, час назад – четыре. Случайно. Врач велел варьировать от одной до пяти, в зависимости от состояния. Но когда бабушка постучала ночью, мое состояние было такое, что капли я едва считала. Прибежала к ней, сунула в руки кружку.

– Мне не лишка будет? – спросила бабушка.

– А эти тебе не лишка?

У меня не хватает терпения отвечать спокойно. Я как будто раздвоилась: понимаю, что бабушке сейчас будет лучше, если я подойду, усажу, сама сяду рядом и обниму; стану успокаивать, тихонько что-то говорить, убеждать, что все пройдети призраки исчезнут. Но вместо этого я повторяю еще громче:

– А эти тебе не лишка?!

Я чувствую свое бессилие. Я чувствую свою неправоту. Я чувствую, как подступает тошнота, как трясутся руки; в какой-то момент мне хочется схватить бабушку за плечи, чтобы вытрясти из нее всех призраков, все, что ей мешает, что пугает ее и превращает в незнакомую, чужую старуху, когда она отбегает от меня, дрожит, шепчет про мальчиков, мужиков, чьи руки в земле, про то, как они спят на ее кровати и пачкают всё вокруг.

В какой-то момент я боюсь сама себя. Плохо понимаю, куда иду, что беру; обнаруживаю себя с одеялом и подушкой около бабушкиной кровати.