Книга Особенности современной артефакторики, страница 140 – Ольга Булгакова

— Поймали. На месте. С товаром, — коротко припечатал декан. — Сопротивлялись отчаянно, но никого из наших не ранили. Ваш отец цел, здоров и очень занят, господин Штальцан. Ложитесь. Единственный способ помочь ему — учиться, успевать по всем предметам. Остальное — дело расследования и политики.

Дышать стало легче, будто камень с души свалился. Робин слабо улыбнулся. По отклику его ауры на слова магистра Клиома я чувствовала, что Робин успокоится только, когда поговорит и с отцом, и с матерью сам. Без посредников. Но ему стало легче намного, это тоже ощущалось очень явственно.

— У меня для вас письмо, господин Штальцан, — магистр Клиом протянул белый конверт. — Ваш отец не сказал, от кого, но я подозреваю, это от вашей матери. Она ведь знает, что вы волнуетесь.

Прозвучало тепло, с участием, а приободряющая улыбка декана делала его лицо еще более красивым, чем прежде.

Несколько строк от родителей Робин перечитал много раз. Короткое письмо помогло ему поверить, что все действительно обошлось малой кровью и его семья в безопасности. За Марго весь этот день присматривал дедушка, дом был под наблюдением полиции, за мамой в больнице приглядывали надежные люди. Они не допустили бы, чтобы ей что-нибудь подмешали в еду или навредили другим способом.

Желая доброй ночи, Робин поблагодарил меня за то, что я до самого вечера молчала.

— Я бы с ума сошел, если б знал, что там наверху творится, — признал он.

Утро началось прекрасно. Рихард Штальцан после трудного дня и целой ночи напряженной работы ждал сына перед завтраком у башни. Рядом с сияющим от радости и облегчения Робином следователя можно было принять за немага, настолько истощенной и бледной была его аура. Тем заметней стали алые проблески, откликавшиеся на эмоции.

— Я все хотела спросить, что означает двухцветность твоей ауры. В книге, а я уже больше четверти прочла, ни слова до сиx пор об этом не было.

— Тут просто все, — поблагодарив за то, что я налила ему кофе, Робин пожал плечами. — Я ж оборотень. Другая ипостась у меня волчья, поэтому второй цвет ауры красный.

— Звучит так, будто есть и другие цвета, — заинтригованно уточнила я.

— Есть, — намазывая булку маслом, охотно ответил он. — В Индии, например, много оборотней-змей, у них зеленый цвет добавочный. В Китае, Японии и России лисы живут, у них такой янтарный. Знаешь, бывает коричневатый янтарь?

Я кивнула.

— Вот такой, золотисто-коричневый. Красиво.

— Говоришь так, будто видел, — улыбнулась я, радуясь тому, что разговор об оборотничестве впервые был приятным и светлым.

— Ага, давно, правда. Единственная оборотница не из клана, которую я видел. Она приезжала с другими магами, чтобы научиться делать противоядие от той заразы, что десять лет назад всех косила.

— А еще другие цвета есть?

Он кивнул:

— У медведей белые росчерки, но медведей по пальцам посчитать можно. Чистокровный вообще один остался.

— А что так?

— В Αмериках вообще мало магов осталось. Знания они утратили, ну, большую часть. В прошлом веке были попытки восстановить знания. Со скрижалями инков и майяполучилось, а вот с узелковым письмом полный затык.

— Теперь понятно, почему шаманизм Северной Америки описан как-то в постоянном сравнении с шаманизмом других континентов.

Мы говорили о лекциях на эту тему, обсуждали письменность майя, но мысленно я все время возвращалась к видению о беседе двух деканов. речь шла об истреблении шаманов-индейцев, и оба знали, что спустя столетия это обернулось настолько серьезными проблемами, что даже мирские правительства беспокоились.