Книга Маша и Гром, страница 109 – Виктория Богачева

— Это было давно. Я была другой. Он тоже. Не было сразу понятно, что он урод, — она повела плечами, словно мерзла, а потом обняла себя руками.

Она постоянно мерзла. Постоянно ходила в черных, глухих кофтах с длинными рукавами и воротниками под горло. Лишь один раз я видел ее в чем-то другом: той ночью в квартире у Аверы. Когда прижимал ее к стене.

— А ты, к слову, не похож на человека, у которого мог бы родиться сын. Который мог бы завести семью.

Я покосился на бутылку вина: незаметно та опустела больше, чем на половину. Только количество выпитого могло как-то объяснить ее последнюю реплику.

— У меня никогда не было семьи. Только Гордей.

— А где его мать?

— В Финляндии. Живет долго и счастливо со своим любовником.

Я видел по глазам, как сильно ей хотелось задать следующий вопрос. Но, хорошенько подумав, она не стала.

Умная девочка.

Мы выпили еще по паре кружек, и у Маши закончилось вино. Она уже опьянела к тому моменту, но не так, как пьянеешь, когда веселишься. Нет. Она пила, чтобы забыться, чтобы утопить свою тоску, и я прекрасно ее понимал, потому что опрокидывал в себя виски за тем же самым. Только вот я был взрослым мужиком, у которого за плечами два срока Афгана и лет десять бандитской жизни. А у нее? Что пыталась утопить в вине она? Сколько ей? Двадцать пять? Не помню. От чего так отчаянно и решительно может бежать девочка в двадцать пять лет?

— Красное? — предложил я, взяв вторую бутылку.

Размышляя, она барабанила пальцами по столешнице, и я машинально накрыл ее руку своей, слегка сжав. Она вздрогнула, но ладонь не вырвала. Облизала губы и посмотрела на меня шальными, пьяными глазами. Я почувствовал, как ее тонкие пальцы обхватили мое запястье. Их прикосновение обжигало.

Она сама шагнула ко мне в этот раз: нависла грудьюнад столом, задев кружку, и свободной рукой сграбастала в охапку воротник футболки. Она поцеловала меня — отчаянно, пьяно и горько, и, конечно же, я ответил. Я перетащил ее к себе на колени, столкнув на пол и вторую кружку, и стиснул талию. Под слоями бесконечной ткани на несколько размеров больше скрывалась ее худоба. Почти костлявость. Я мог без усилий пересчитать ее ребра.

Маша запустила пальцы мне в волосы и слегка оттянула голову назад.

— Хочешь быть главной? — спросил я, и она улыбнулась. По-настоящему улыбнулась, без кривляний или закушенных губ.

Но когда я потянул вверх ее свитер, скользя ладонями по бокам, она вдруг резко отпрянула от меня и захлопала глазами, словно впервые видела. Алкоголь мгновенно выветрился у нее из взгляда, и Маша с трудом сглотнула, смотря на меня чуть ли не с ужасом.

— Нет, — шепнула она исступленно, — нет, нет, нет. Это не я, это не я. Я не такая.

Она дернулась и едва ли не рухнула с моих коленей прямо на пол — туда, где валялись осколки разбитых кружек. Но я поймал ее в последний момент за край свитера. Дешевая ткань жалобно затрещала, не выдержав натяжения. Нитка зацепилась за нитку, и вскоре в моей ладони оказался приличный кусок того, что еще минуту назад было свитером. Маша же, все-таки оступившись, смотрела на меня, сидя на полу.

Я опустил на нее взгляд и замер на какое-то мгновение, увидев часть шрама у нее на плечи, который спускался ниже, на грудь, кое-как прикрытую тканью. Девчонка взвилась на ноги прежде, чем я успел что-то сказать, и вылетала прочь из кухни так, словно за ней гнались черти.