Книга Маша и Гром, страница 104 – Виктория Богачева

Вот и славно. Обычно несколько ударов по роже отрезвляюще действовали на большинство таких с виду дерзких пацанчиков, как он.

— Ты хотел похитить моего сына.

Я только договорил, но уже почувствовал, что снова зверею. Я посмотрел на Иваныча: он стоял в шаге за спиной у Жгута и внимательно за нами наблюдал, держа одну руку на кобуре. Мельник, судя по звуку,топтался где-то в другой комнате. Он нашел магнитофон и поставил кассету с попсой на полную громкость.

— Девчонка-девчоночка темные ночи. Я люблю тебя девочка очень. Ты прости разговоры мне эти. Я за ночь с тобой отдам все на свете, — затянул Белоусов, и я хмыкнул. Любимая кабацкая песня всей братвы пару лет назад.

— Смотри, у тебя два варианта: ты сдаешь заказчика и тогда сдохнешь быстро.

Жгут поднял на меня избитое лицо и моргнул, пытаясь сфокусироваться.

— Ты не сдаешь заказчика, и тогда подыхать будешь очень медленно.

Я говорил спокойным, будничным голосом. Тихие слова всегда пугали гораздо сильнее громких. Это я понял на своей собственной шкуре. Чтобы напугать кого-то, не нужно было ни орать с пеной у рта, ни трясти в припадке бешенства кулаками. Не нужно показательно включать утюг или щелкать зажигалкой перед лицом. Это срабатывало только на таких же дебилах, как и орущий. А вот если ты очень спокойно расскажешь человеку, что его ждет в будущем, и при этом будешь говорить так, как если бы ты обсуждал ничего не значащую новость — без эмоций, без чувств — то вот это испугает его до усрачки.

Жгут должен знать, что все равно сдохнет в конце. От него зависит только одна вещь: каким будет процесс.

— Ну? — я поторопил его, потому что не хотел задерживаться в этой малюсенькой, облезлой квартирке.

— Ничего я не знаю, отвечаю, Гром, — заканючил он.

Я поморщился и кивнул Иванычу. Заглушив звук выстрела диванной подушкой, он с каменным лицом прострелил Жгуту руку повыше локтя. Его крик утонул в музыке, а из соседней комнаты к нам заглянул Мельник. Я услышал его смешок позади себя и звук удалявшихся шагов.

— Мы можем долго в это играть, — сказал я также спокойно и тихо, без единой эмоции наблюдая за его мычанием и потоком слез и соплей.

Когда я работал, я работал. Чувства я отключал. Поэтому смотрел сейчас на Жгута не как на ублюдка, из-за которого Гордею сняться кошмары, а как на человека, от которого я хочу получить определенную информацию.

— Что творишь, с**а, — прохрипел Жгут между завываниями, и я вскинул брови.

— Тебе еще добавить?

— Нет, нет, — он помотал своей тупой башкой и с ужасом уставился на меня, — я скажу, что знаю.

— Вот и славно, — я улыбнулся ему почти ласково, словно мы были друзьями. — Начинай.

— Это все Красный, —забубнил он монотонно, то и дело всхлипывая, морщась и кося глаза на простреленную руку.

Наша песня хороша, начинай с начала. Как удобно скинуть все на уже мертвого подельника.

— На него вышел... мужик какой-то... с ним его кореш свел, они на зоне чалились вместе... имен я не знаю! — Жгут вскинул на меня испуганный, умоляющий взгляд. — Гром, б** буду, реально не знаю...

— Продолжай, — велел я, взмахом руки остановив поток его оправданий. Сначала послушаю всю историю, а уже потом сделаю выводы.

— Ну так вот... с**а как больно... сказали, надо дернуть твоего пацана... имени твоего не назвали, это уже потом мы с Красным доперли, когда соскочить было западло... а если б раньше знали, то никогда бы не сунулись, мы же себе не враги... мы знаем, кто ты такой, мы тебя уважаем, — он все говорил и говорил, и его речь прерывалась всхлипами и чертыханиями.