Книга Смертная, страница 66 – Мария Сакрытина

Они что, с таким энтузиазмом казнь смотреть идут? Настолько кровожадные?

При первой же возможности надо бежать отсюда и никогда не возвращаться! Здесь чокнутые боги, и люди, похоже, им под стать.

– Богиня идет! – провозглашает Верховная жрица так, что вокруг немедленно воцаряется тишина. – Склонитесь перед великолепной Шамирам!

Дальше я не слушаю, потому что все и правда склоняются. Лбом в пол, как здесь принято. И знаете, с предвкушением. Чувствую, не казнь они шли смотреть, а божественные разборки. Или семейные – это же еще интереснее. Кто кому в глаз первым зазвездит: жена любовнику или муж жене? Жертва‐то для Дзумудзи – значит, он будет против, если ее не получит. По идее.

Господи, какой дурдом! Я стараюсь об этом не думать.

Помост посреди площади блещет золотом так, что смотреть больно, – а ведь солнце на закате тусклое. Щурясь и уже не думая о торжественности, я вываливаюсь из паланкина и, приподняв подол, взбегаю по лестнице наверх. Бег получается с препятствиями: мне под ноги штабелями укладываются сначала рабы, потом, наверное, их хозяева – без ошейников. Со стороны должно выглядеть особенно пикантно: богиня, задрав юбки, как коза, скачет по ступеням. Я б не стала такой молиться.

Первым делом взгляд падает на поленницу с шестом. Прямо как в фильмах о Средневековье. Так и чудится крик: «Ведьма!» У поленницы замер жрец в белом – я уже поняла, что только жрецы здесь носят белое, – с кувшином наперевес. Из кувшина капает не то вино, не то мед. Жрец, похоже, в ступоре. Он единственный сейчас на ногах, если не считать привязанного к шесту парня. Наверное, он и есть царевич. Лииса с криком кидается к нему, а я поскорее отворачиваюсь.

Найти царя легко. Он на коленях, но склоняется не так низко, как остальные. И вид имеет такой, словно не сына вынужден в жертву приносить, а делает надоевшую до оскомины рутину. А тут богиня какая‐то мешает.

– И что все это значит? – как могу грозно восклицаю я.

Получается неплохо. Царь вздрагивает, жрец с кувшином падает на колени. Только у приговоренного царевича вид одухотворенный донельзя: взгляд в небо, само спокойствие. Как будто не он к столбу привязан и не его сейчас сожгут. Лицо, кстати, знакомое. Наверное, был сегодня утром во дворце? Ну конечно, царевич же. Как же ему не быть?

– Великая госпожа, –отвечает тем временем царь. Ну точно как терпеливый воспитатель в детском саду: «Надо-надо кушать кашку. За папу, за маму…» – Умоляю, не гневайтесь. Ваш божественный супруг пожелал получить жертву. Этот ничтожный повинуется.

Так‐таки пожелал? Шепнул тебе на ушко: «Хочу твоего сына, сожги его мне вечерком»? Какой бред!

Я оглядываюсь на шест с поленницей. Ловлю взгляд Лиисы – она обнимает царевича, а тот и бровью не ведет. А еще смотрит как‐то странно…

Да ладно! Быть не может! Это что, тот наглец из сада? Нет! Не-е-ет, как?! Он же в лохмотьях был и вонял. Какой же он царевич!

Да, так и есть. Он.

– Великая госпожа, – продолжает царь. – Вы запретили жертвоприношения, но этот ничтожный всего лишь смертный, он не может ослушаться повеления великого бога.

Похоже, просто топнуть ножкой все‐таки не прокатит.

Я снова оглядываюсь на царевича.

– Великолепно. А я велю все отменить! Повинуйтесь!

Царь вздыхает. Мол, как же вы, боги, меня достали!