Онлайн книга «Смертная»
|
Отражение кривит губы. «Слабачка». Зато умная. «Трусиха». Зато живая. Тогда отражение щурится и говорит: «Стыдись. Ты можешь помочь несчастному человеку, а вместо этого думаешь о собственной шкуре». Конечно! Это же моя шкура. А того человека я даже не знаю. Может, он не такой уж и несчастный? Может, он заслужил? Вон, жрица же сказала, что он и так не жилец. Может, не стоит мне строить из себя героя? Отражение кривится. «Как ты потом в глаза себе смотреть будешь?» Главное, чтобы это «потом» у меня было. «А зачем? Ты никому не нужна. Продолжай в том же духе!» Но… А что я могу сделать? «Ты же богиня, все здесь в этом уверены. Так оберни их убеждение себе на пользу». И что, я могу прийти к царю, топнуть ножкой и сказать: «Эй, а богиня против!» – так? Отражение усмехается. «Дзумудзи собирается получить человеческую жертву в нашем городе». Я замираю. Какая разница где? «В нашем городе», – повторяет отражение. И тут до меня доходит. Это же обалденное оправдание топнуть ножкой! Я ль тут не госпожа? Как все вокруг твердят. То есть не я, конечно, а Шамирам, но я‐то сейчас за нее. В смысле какой‐то Дзумудзи качает тут права?! – В моем городе?! – рявкаю я и вдруг обнаруживаю себя напротив зеркала. Если этот кусок меди можно назвать таким громким словом. – Да как он смеет! Жрицы отшатываются. А Верховная поддакивает: – Царь точно потерял разум, великая госпожа. Ведь известно, что вы запретили человеческие жертвы в Уруке. Вот! Вот! Я запретила! Богиня я или кто? Сейчас как закачу истерику, и царь точно передумает. Откуда мне вообще знать, чья это идея? Вряд ли Дзумудзи рухнул с неба и заявил: «А принесите-ка мне сына в жертву». Скорее всего, это царская инициатива. А значит, я вполне могу ее пресечь. – Никакой жертвы не будет! – выпаливаю я и оглядываюсь на зеркало. Оттуда на меня смотрит та высокомерная стерва, которая здесь повсюду – в бронзе, мраморе и золоте. – Ну? Вы оглохли? К царю! Немедленно! Скажите, что я запретила. Естественно, выясняется, что «сказать» могу только я. Царь же все‐таки – только боги ему приказывают. Я ловлю полный надежды взгляд Лиисы и говорю с уверенностью, которой не чувствую: – Такя прикажу! Все немедленно приходит в движение. Меня снова усаживают в паланкин, носильщики берут разгон, Лииса заламывает руки, причитая у моих ног. А я запоздало понимаю, что, кажется, снова влипла. Саргон Отмытый и прибранный, мальчишка напоминает свою мать. А та, в свою очередь, походила на Шамирам, и вроде бы за это я ее и казнил. Или не только за это? Не помню. Даже имя вылетело из головы – сколько таких, как она, у меня было? Десятки. А понесла только одна, да еще и родила этот позор! Как тут не поверить в проклятье? С Шамирам бы сталось. Она так мерзко усмехалась, когда узнала, что у ее любимого садовника есть женщины кроме нее. «Развлекайся, милый. Я понимаю». А вот я – нет. И пал перед ней на колени, умолял наказать за измену. А она лишь рассмеялась. «Измена? Милый, о чем ты говоришь? О, ты думаешь, я обижусь на тебя за то, что ты забавляешься со смертными? Хороший мой, я делаю то же самое. Разве можно считать это изменой? Я богиня – они смертные. Мы не равны. Так какая же это измена?» И захохотала так, словно услышала отличную шутку. Потом я узнал, что Дзумудзи не разделяет взгляды жены на супружескую верность. А еще позже задумался, не лукавила ли сама Шамирам? Ведь дети у меня так и не родились. Если не считать это слепое ничтожество. |