Книга Смертная, страница 51 – Мария Сакрытина

– Хилина, я не понимаю, что ты говоришь…

– Ну-ну. – Она улыбается. – Скажи этому Дзумудзи, я не против. Не люблю играть вслепую, но пока меня почти все устраивает. Однако если что‐то пойдет не так… Подозреваю, что виновата буду тоже я, да?

– Госпожа, я не понимаю…

– Да, помню. – Она фыркает. – Сделаем вид, что верим друг другу, а, Лииса? Давай ты поверишь, что я человек из другого мира, а я – что богиня.

– Хилина, нельзя быть одновременно великой богиней и смертной.

Она лукаво улыбается.

– А я попробую.

Саргон

Наступает рассвет. Проклятый бог-солнце возрождается, чтобы отбыть очередной постылый день, после которого его ждет смерть.

А я смотрю на бюст Шамирам в углу спальни. В сизых сумерках пляшут тени, и мне кажется, что богиня глядит на меня в ответ. Она улыбается. Я, как наяву, слышу ее сладкий голос: «Думал, ты хитрее меня? Глупый смертный!»

Сердце сжимается, а голову прошивает привычная боль. Я сижу на кровати не шевелясь, потому что, услышав шорох, в спальню войдут рабы. И после омовения я вынужден буду, упав ниц перед бюстом богини, возносить ей молитвы.

Я царь, великий энзи. Я исполняю этот спектакль даже перед рабами.

Мне думалось, что, стоит Шамирам уйти в нижний мир, о ней забудут. Не сразу, но память о лукавой, ненасытной богине сотрется. Она ведь жива – где‐то там, у сестры своей Эрешкигаль. Великие боги бессмертны.

Может, так и случилось бы. Может – я на это надеялся. А в первый год даже верил. Посвятил себя Мардуку, принес богатую жертву его храму. Великому энзи не зазорно поклоняться богу войны, особенно когда армия Черного Солнца только и ждет повода для вторжения.

Но к концу первого года стало ясно: в нижний мир Шамирам ушла не одна. Дети рождались теперь куда реже. Сначала про́клятым считали меня: всего один сын, и тот слепой. Но потом это стало заметно и у советников, а следом – у простого народа. Семья с тремя и даже двумя отпрысками стала редкостью. Детей рождалось все меньше, и болели они все чаще.

Шамирам забрала в нижний мир наше будущее.

А обвинили во всем меня, ведь великая богиня громко объявила, что уходит в царство смерти, дабы спасти возлюбленного царя. Об этом помнили все – как не забыли и про прекрасную Шамирам, которая так любила людей, что даже приняла смерть за одного из них.

Глаза богини смеются из угла: «Ты мой, Саргон. Мой навсегда».

Ненавижу! Себя – за малодушие и слабость. Ненавижу тело, которое предает меня с каждым днем. Ненавижу боль. И тебя, Шамирам, – о, как же сильно я тебя ненавижу!

Думаешь, я сдался, великая госпожа? Не дождешься.

Сжав зубы, я нарочито громко встаю с кровати. И когда рабы неслышно открывают двери, входя в спальню, а Шамирам смотрит на нас вырезанными в мраморе глазами и улыбается, я повторяю про себя: «Даже если ты вернулась, моя госпожа, я найду способ извлечь из этого пользу.Как и раньше – из твоей любви. Иначе и быть не может».

Начинается новый день.

В полдень я узнаю, что богиня снова удостоила Урук своим вниманием. Другими словами, она появилась в храме, прогулялась по садам, зачем‐то вышла на площадь и там разыграла спектакль с воровством. Кто в здравом уме решит обокрасть Шамирам? Право слово, можно придумать себе менее изощренную смерть.

После, изображая из себя простушку, она полезла в фонтан, до смерти напугала торговцев и только потом соизволила удалиться обратно в храм. Но и там не угомонилась – продолжает уверять жриц, что она не богиня.