Книга Палач и Дрозд, страница 71 – Бринн Уивер

Мы заезжаем на стоянку, я паркуюсь подальше от чужих глаз и глушу двигатель. Говорю Слоан:

– На всякий случай оставлю тебе ключи.

Покосившись на приборную панель, она смотрит на меня. В усталых глазах мелькает странный огонек.

– Ладно…

– Скоро вернусь.

На заправке я стараюсь управиться как можно быстрее: беру воды, немного съестного, а также кое-какие вещи. которые пригодятся девушке. Как ни странно – и меня это радует, – машина на прежнем месте. Слоан наблюдает за моим приближением. Когда я открываю пассажирскую дверь, она украдкой выдыхает и улыбается.

– Вот, возьми.

Достаю из пакета покупки и, оторвав бирку с серой бейсболки, вручаю ее девушке. «Сдается мне, ты брешешь», – гласит на ней надпись.

– Отлично! – говорит Слоан.

Она надевает кепку и берет у меня только что купленные дешевые очки.

– А теперь, наверное, будет больно…

Я достаю из пакета рубашку на пуговицах, и Слоан протяжно выдыхает, хмуро разглядывая мятую ткань.

– Когда приедем к Фионну, просто разрежем ее.

Слоан не спорит, только косится на раненую руку, безжизненно лежащую поверх одеяла.

Сперва я вынимаю из-под лямки бюстгальтера растаявший пакет со льдом. Девушка страдальчески жмурится и покусывает губу. Когда я берусь за пострадавшую руку и просовываю запястье в рукав, Слоан приглушенно стонет, и по щекам растекаются красные пятна. Я старательно натягиваю чертову рубашку, хоть и понимаю, что тем самым причиняю немалую боль. В голову лезут нехорошие мысли, что все из-за меня, – затеял дурацкую игру, ставшую причиной ее травм. Сейчас угрызения совести ни к чему, важнее другое – оказать помощь. Одной ей не справиться.

После того как я натянул рубашку на больное плечо, задача становится проще. Слоан поворачивается и сама без особых усилий просовывает вторую руку в рукав. Усевшись перед ней на корточки, я принимаюсь застегивать пуговицы.

– Спасибо, – шепчет она, прерывисто дыша. Под тонкой пленкой пота на щеках горит румянец. – Рука совсем не слушается.

– Ты молодец, – говорю я.

Продевая очередную пуговицу в отверстие,я задеваю кожу возле пупка. Не нарочно, разумеется, но раскаяния не испытываю, особенно когда чувствую бегущую под пальцами волну мурашек. Подняв голову, я замечаю, что Слоан неотрывно смотрит на меня. Я невольно перевожу взгляд ей на горло: там колотится нитка пульса. Медленно берусь за третью пуговицу, позабыв, что с ней надо делать: желание прикоснуться к женской коже и ощутить губами ее вкус затмевает все прочие мысли, укрывая их дымкой похоти. В штанах заметно тяжелеет. Я обвожу взглядом ключицы и упираюсь в холмик груди, которая вздымается от частого дыхания. Рубашка распахнута, и грудь прикрывает лишь испачканный белый лифчик.

Я замираю: мир съеживается до крохотной точки – женского соска.

С торчащей из него сережкой.

Вокруг твердого бугорка отчетливо виден контур в виде сердечка с крошечными шариками по обе стороны.

В нашу первую встречу сережки не было. Это я знаю точно. Знаю, потому что, начиная с той секунды, как Слоан вышла из ванной в доме Альберта Бриско, в мозгах у меня настойчиво билась мысль о том, что у нее торчат соски.

Я практически так и замираю с поднятыми руками, начисто потеряв дар речи. Вижу перед собой только крохотное сердечко. Во рту пересыхает, а член твердеет пуще камня.