Книга Палач и Дрозд, страница 62 – Бринн Уивер

Я чуть заметно улыбаюсь, но Роуэна этим не успокаиваю. Снова долгий взгляд. Затаенное дыхание. Сумбурно стучащее сердцеи вспышка молнии.

Развернувшись, я иду вперед, слыша за спиной мужские шаги.

Дорожка к дому Харви Мида вьется между холмами и выходит на заросший сорняками двор. Справа неглубокий овраг с кустарником и мелким ручьем, который под августовским солнцем высох до тонкой струйки. Между домом и оврагом разбит небольшой огород; его окружает проволочная сетка, увешанная подвесками из битого стекла, чтобы отпугивать птиц. Сзади и слева хозяйственные постройки: курятник, старая мастерская с плоской крышей, сарай, который зловещей крепостью стоит на пути несущейся в нашу стороны грозы. Между стволами ясеней и пустынных ив торчат остовы искореженных ржавых автомобилей.

Я останавливаюсь на самом краю двора. Роуэн встает рядом.

– До чего симпатичный пейзаж, – шепчу я.

– Вблизи еще краше. Кукольные головы придают особый колорит, – чуть слышно произносит он в ответ, кивком указывая на останки старой куклы пятидесятых годов, уставившейся на нас с крыльца бездушными черными глазами.

– Я заберу ее, если… – Подавшись вперед и прищурившись, я смотрю на клочок серого меха, торчащий из-под кресла-качалки. – Это что… опоссум?!

– Или кошка.

Я поворачиваюсь к Роуэну и вскидываю перед собой кулак.

– Слоан…

– «Камень, ножницы, бумага». Проигравший заходит через дверь, – говорю я, ехидно ухмыляясь.

Роуэн долго смотрит на меня, с покорным вздохом качает головой и тоже поднимает руку.

Безмолвно отсчитав нужное количество раз, мы раскрываем ладони: мои «ножницы» проигрывают «камню» Роуэна. Он хмурится и шипит, хватая меня за руку:

– Два раза из трех!

– Хочешь проиграть? Нет уж, спасибо. Иди к задней двери и радуйся своей форе, чудик.

Улыбнувшись, я морщу нос, словно не испытываю ни малейшего волнения, хотя Роуэн наверняка чувствует, как под его ладонью частит мой пульс.

Высвободив руку, я иду не оглядываясь, думая лишь о том, как подняться по ступенькам живой. В груди печет от желания вернуться к Роуэну и охотиться с ним бок о бок; с трудом себя сдерживаю.

Поставив подошву на растрескавшиеся доски лестницы, вдалеке я вижу Роуэна: он обходит дом в поисках черного выхода.

Я осматриваюсь, стараясь не споткнуться и что-нибудь не опрокинуть в здешнем бардаке. Из дома не доносится ни звука, не видно ни мелькающих за дверью теней, ни зловещих силуэтов во всполохах молнии. Первые капли дождя начинаютзвеняще тарабанить по крыше веранды в тот самый момент, когда я, переступая через консервные банки и смятые пакеты, подхожу к двери.

Приоткрыв ее, проскальзываю внутрь. Тихий скрип ржавых петель тонет в раскате грома, от которого трясутся стены.

Я попадаю в узкий коридор, и в ноздри бьет тошнотворная вонь еды, гнили и плесени. Слева вижу гостиную со старой допотопной мебелью, покрытой пылью. Обои в цветочек давно отклеились и трепещут под порывами ветра, который залетает через распахнутые двери и разбитые окна. В кресле у камина мумифицированное тело; ноги укрыты вязаным одеялом, в истлевших до костей руках открытая Библия. По плечам рассыпаны длинные седые волосы; за отвисшую челюсть до сих пор держится зубной протез.

– Мамаша Мид, полагаю? – шепчу я истлевшей старухе, осторожно заходя в комнату и вставая перед ней. – Готова поспорить, ты была той еще стервой.