Книга Черная овечка, страница 44 – Бринн Уивер, Алекса Харлоу

— Ждать чего?

— Кого-нибудь. Кого угодно, — я пожимаю плечами. Это движение натягивает мокнущие струпья и солнечные ожоги, покрывающие мою кожу.

— Зачем?

Я улыбаюсь, вспоминая часы, проведенные наедине с Ксанусом, пока остальные безуспешно пытались уберечь амбар от превращения в золу. Он провел час без сознания, а затем еще два часа колебался между мольбами и проклятиями. Когда остальные, наконец, поняли, что мы не пришли и что-то не так, они ворвались в комнату, как будто сбывалось неудержимое пророчество. Чувство триумфа, которое я испытывала, было всепоглощающим, как будто в меня ударила молния и я поймал в ловушку настоящий шторм.

— Я не просто хотела убить сына Ксантея. Я хотела отметить их души вечными шрамами. Точно так же, как они оставили шрамы на мне, — я пожимаю плечами. Этот человек, должно быть, увидел кровь и порезы на моей одежде, возможно, даже старые шрамы сквозь дыры в грязном хлопке.

— Как ты его убила?

— Когда я услышала шаги и приглушенные голоса, я отрезала ему руку. Его отец ворвался в комнату, и я махала рукой его сына. Он всегда называл Ксануса своейправой рукой, поэтому казалось уместным отдать ему руку сына в знак уважения. Затем я рубанула топором по шее, прежде чем все набросились на меня.

Моя слабая улыбка исчезает, когда я ускользаю от воспоминаний, избегая всего, что произошло после этого великолепного момента. Безжалостное избиение. Потеря сознания. Неумолимое солнце, когда они выбросили мое изуродованное тело в нескольких часах езды от лагеря и оставили меня гнить. Я прогоняю эти мысли прочь, вглядываясь в невозмутимое выражение лица мужчины.

— Почему они не убили тебя за то, что ты отняла жизнь у сына?

— Я не знаю. Может быть, они думали, что долгая смерть в пустыне больше подходит. Или боялись, что убийство им понравится так же, как и мне, и их соломенный домик рухнет.

— Ты бы сделала это снова?

— Да, — отвечаю я без колебаний. Смотрю мимо него на дверь, не уверенная, что когда-нибудь выйду из нее. — Я бы убила их всех, если бы могла.

— Почему ты просто не попыталась сбежать?

— Я пыталась. Однажды это почти сработало.

Я закрываю глаза, вспоминая ту прекрасную ночь, когда редкий шторм накрыл коммуну, когда мне было двенадцать. Я выскользнула из дома под дождь. Небо прочертила молния, а гром гремел вокруг, как барабаны. Свобода вливалась в меня с каждой каплей воды, которая попадала на мою кожу. Я надеялась, что смогу далеко уйти в прохладную, сырую погоду, но не рассчитывала на внезапный разлив по руслу ручья. Я не умела плавать.

Я открываю глаза и вспоминаю, как чьи-то руки обхватили меня за плечи, вытаскивая из быстро текущей воды.

— Они поместили меня в карцер для грешников в качестве наказания, — говорю я, пытаясь подавить дрожь при мысли о том, как меня запирают в узкий железный гроб. — Но это того стоило.

Я встречаюсь взглядом с мужчиной, и он долго смотрит на меня, прежде чем отойти и развернуться, поставив стакан с водой на стол слева от себя. Затем он подходит к противоположной стене и изучает одну из топографических карт.

— Ты поняла, что я имел в виду, когда сказал, что ты была на моей свалке? — спрашивает он. Не смотрит на меня. Его взгляд, кажется, пойман в ловушку закрученных линий рельефа на тонкой бумаге. Интересно, не там ли находится его свалка, где-нибудь среди этих холмов и долин?