Книга Скелет, страница 47 – Триша Вольф, Бринн Уивер

Красный индикатор мигает и гаснет.

Запах крови и дешевого аптечного спрея для тела наполняет горячий воздух между нами, мужчина наклоняется к моему уху. Я изо всех сил пытаюсь заглушить свое молчание жаром в горле.

«Ты хорошо справилась, детка», —шепчет он, его дыхание и слова липкой пленкой покрывают мои спутанные чувства. — «Такая храбрая молчаливая девчонка».

Щетина царапает угол моей челюсти, когда мужчина проводит губами по моей коже, чтобы запечатлеть поцелуй на щеке.

Вес мужчины покидает мое тело. Я яростно качаю головой, единственный звук от меня — урчащее дыхание в поврежденном легком, когда я умоляю его отчаянным, просящим взглядом.

Он улыбается.

«А вот папа… не был таким уж хорошим мальчиком», — шепчет он, оседлав спину моего отца. Папа изо всех сил пытается оттолкнуть его, и ему удается всего на мгновение сбросить нападавшего. Но этот момент — не более чем дуновение времени, не длиннее биения сердца.

Мужчина выхватывает молоток из потертой кожаной петли на поясе.

Именно в этот момент я усваиваю важный урок о том, что время жестоко.

Время замедлится по желанию, заставляя вспоминать каждую деталь того, что хочется любым способом забыть, например, потертую деревянную накладку на ручке молотка, или отчаянный крик отца, или блеск слез в его глазах. Заставит увидеть отблески света в гостиной на полированном металле тупой головки молотка. Возможно, ты никак не вспомнишь, когда в последний раз говорила своим родителям, что любишь их, но запомнишь звук тошнотворного стука, с которым молоток ударяет отца в висок, или цвет крови, которая разбрызгивается по кремовому ковру.

Время замедляется, чтобы ты никогда не забывала, насколько ты бессильна.

И я совершенно бессильна. Бессильна что-либо сделать, кроме как впитывать каждую деталь жестокого нападения, пока мой разум, наконец, не начнет отключаться.

Изображения и звуки расплываются и искажаются, пока волна холодного воздуха не смывает пот и кровь с моей кожи. Когда зрение проясняется, я замечаю отсутствующее выражение на умирающем лице папы. Раздается влажное ритмичное бульканье, так его последние вздохи вырываются из груди, его отрезанный язык валяется на ковре между нами. Но есть и другой звук, с другой стороны, — задыхающаяся мольба под угрожающим шепотом.

«Ты неряшлив. Любитель. Недостойный. Это моя территория.»

Это требует колоссальных усилий, но я поворачиваю голову на звук.

Убийца стоит на коленях между мной и телом мамы. Он изо всех сил пытается отодратьпровод от своей шеи. Позади него стоит мужчина, одетый в черное, в кожаных перчатках, плотно обтягивающих костяшки пальцев, тянет деревянные рукоятки удавки назад к своей груди.

Он прекрасен. Очень красивый. Старше меня, но молодой, может быть, лет двадцати пяти. Темные волосы, высокие скулы, тонкая улыбка на пухлых губах, он наблюдает, как его добыча бьется в конвульсиях. Он свирепый ангел. Сосредоточенный и решительный. Спаситель, вершащий правосудие, на которое я не способна.

Он еще сильнее затягивает удавку и снова шепчет мужчине, которого держит в своей хватке.

«Твои кости не станут выдающимся трофеем на моей стене, но я все равно возьму их».

При этих словах мужик сопротивляется еще сильнее. Ангел движется вместе с ним, в каждом отраженном движении сквозит текучая грация. Его единственное внимание сосредоточено на горле, зажатом в безжалостной хватке. Кажется, он даже не замечает моего существования. Как будто он не слышит моего затрудненного дыхания и не чувствует тяжести моего пристального взгляда.