Книга Королева разрушенных империй, страница 11 – Бринн Уивер

Это известняковая женщина, местами стертая и восстановленная — вероятно, от дождей, веками бивших по ее облику. Руки сложены на животе, голова повернута в сторону, но это голова львицы.

— Ведьма. Оборотень, — шепчу я, проводя пальцами по линии ее руки. Оборачиваюсь к Ашену, и он кивает. Зажигаю ее фонарь и двигаюсь дальше.

Каждая следующая скульптура становится детальнее, техника — совершеннее, материалы и обработка — тоньше. Вот бронзовая статуя, как Капитолийская волчица, но вместо Ромула и Рема, сосущих ее соски, под ее стройным телом притаились трое полуволков-полулюдей. Оборотни. Дальше — каменное изображение мужчины с длинными клыками в оскале, его рука протянута к зрителю в отчаянной мольбе о пощаде. Я зажигаю его крошечный фонарик и задумываюсь: кто из моих сестер превратил его в вампира?

Я продолжаю углубляться в сад, зажигая огонь для каждой души, запечатленной здесь. Ашен следует за мной, как тень, пока я не приближаюсь к мраморной статуе — настолько красивой и живой, что у меня перехватывает дыхание.

Будто Ашен столетиями оттачивалэту скульптуру, но так и не был доволен мельчайшими деталями.

Я понимаю почему.

Потому что она никогда не сможет передать глубину его горя.

Сжимаю губы. Пытаюсь удержать слезы, но они вырываются наружу. Одна за другой, они прорывают плотину и катятся по щекам.

Эта скульптура — женщина из белого мрамора, ее лицо скрыто вуалью. Хотя я не вижу ее глаз, я точно знаю, куда она смотрит.

На прекрасного младенца, его головка покоится в сгибе ее локтя, пухлая ножка перекинута через руку. Крошечная ладонь тянется к ней, но так и не может коснуться материнского лица.

Это Давина. И ребенок, который мог бы быть у нее и Ашена.

Мои пальцы леденяще холодны, когда я прижимаю их к губам. Какая красивая печаль. Какое потрясающее горе. Потеря, которую Ашен даже не мог осознать в тот момент, когда его меч стал неподъемным от тяжести двух душ.

Этот демон, который с каждой минутой завоевывает все больше моего сердца, столетиями казнил себя за то, что было вне его контроля.

У этой статуи только один фонарь. Я зажигаю его. Потом наклоняюсь, собираю сломанные веточки и хрустящие сухие листья. Кладу их на покрывало, окутывающее младенца, и зажигаю второй огонь. Провожу рукой по холодной головке ребенка, изо всех сил пытаясь представить пушистые волосы, запах молока, нежную кожу, которая могла бы согреть ладонь Ашена.

Целую малыша в лоб и отхожу, слезы все еще жгут глаза.

Впереди еще больше статуй, некоторые становятся чуть более абстрактными ближе к концу тропы. Стиль и материалы — современнее. Некоторые даже включают предметы, найденные в Мире Живых: оборотень в потрепанной кожаной куртке, ведьма с хрупкой ампулой в резной руке. Я зажигаю каждый фонарь, пока не добираюсь до последней статуи. Под кожей чувствуется тревога Ашена, и я прижимаю руку к скипетру на груди.

Эта статуя живая.

Фонаря нет. Он не нужен. Сусальное золото внутри стеклянной скульптуры ловит даже самый тусклый свет, заставляя ее сиять изнутри. Металлические прожилки цвета — от ярко-алого до бирюзового, от фуксии до глубокого переливающегося пурпура — пронизывают стекло.

Она похожа на танцующую на ветру орхидею, поднявшуюся на носочке одной ноги, с отведенной назад рукой для равновесия. Но в другой руке она держит стеклянный меч, направленный в сторону невидимого противника. Ее лицо скрыто золотой маской.