Книга Тень на жатве, страница 109 – Бринн Уивер

— Пошел нахуй.

Я плюю ему в лицо. Он смеётся.

— Как скажешь, — говорит он. Игла вонзается в шею, Семен нажимает поршень. Жидкий огонь растекается по венам. Он улыбается, смотря сверху вниз. — Чуток серебра. Недостаточно, чтобы убить, но достаточно, чтобы заглушить твой голос серены. Надеюсь, ты сказала все, что хотела.

Я корчусь в агонии.

Но это не мои последние слова.

Мои последние слова — шёпот надежды.

Ninmen Eslal.

ГЛАВА 32

Я даже не пытаюсь издать звук. Серебро жжёт так сильно, что я не могу сглотнуть. Адамен читает какое-то заклинание, но я не вслушиваюсь в слова. Просто корчусь от боли, пока слёзы струятся по коже, смешиваясь с потом, пропитавшим волосы.

Семён вынимает серебряную иглу из моей шеи. Ослабляет хватку на горле и берёт у Адамена шприц с чёрной жидкостью, обменивая его на пустой флакон. Вонзает в яремную вену.

— Сначала сыворотка ведьмы. Когда подействует — дадим волчью.

Он слезает с меня. Я слышу его шаги, удаляющиеся к столу. Зажмуриваюсь в беззвучном рыдании. Адамен продолжает говорить заклинания. Улавливаю отдельные слова: Namtud. Usutuku.

Возрождение. Воин.

Эта ведьминская сыворотка Семёна та еще хрень. Холодная, ледяная, до жжения. Чувствую, как она ползёт по венам, расползается по телу. Но кожа при этом горит. Пот стекает с линии роста волос, скапливается на груди. Порванная рубашка прилипла к телу, мокрая, противная.

Кардиомонитор пищит часто. Кажется, сейчас сердце выпрыгнет из груди. Желудок сжимается, желчь подкатывает к горлу.

Поворачиваю голову и выплёвываю фонтан крови на хлопковую рубашку Адамена. Он смотрит вниз с отвращением, потом мне в глаза, сверкая злобой.

Я беззвучно хриплю от смеха.

— Khristos, вот же бардак, — бросает Семён через плечо, закатывая глаза. Смеюсь ещё сильнее, несмотряна боль и страх, звеня наручниками о стальные поручни койки.

Смотрю на Адамена, который достаёт из нагрудного кармана платок и вытирает кровавую блевотину с подбородка.

И тут я вижу это.

Не фокусируюсь. Он не должен заметить. Смотрю на старика, но внимание моё на двери, что медленно закрывается за ним.

Слышу то, что другие не могут. Щелчок замка.

Чую слабый запах шалфея, сорванного на подоконнике в полнолуние, растёртого гранитным пестиком, сожжённого с восковой свечой.

Лампы мигают.

Адамен расширяет глаза. Я оскаливаю клыки в ядовитой ухмылке.

Он вдыхает, но не успевает позвать Семёна.

Оглушительный треск — и свет гаснет. Комната погружается во тьму, будто нас вышвырнуло в космос. Искры сверкают и падают с потолка, шипя на полу.

Коляска Адамена опрокидывается. Старик слабо вскрикивает, падая с грохотом. Шёпот заполняет воздух, обволакивая нас заклинаниями. Семён отбрасывается к стене вспышкой молнии.

Наручники на запястьях и лодыжках рассыпаются.

Я взлетаю с койки и набрасываюсь на старика. Он хрипит, пытаясь отползти от перевёрнутой коляски. Пальцы скребут полированный пол в последней бесполезной попытке. Я хватаю его за горло, поднимаю к себе и шиплю — но звука нет.

Старик смеётся.

— Ты больше не сможешь петь песенки, вампирша, — говорит он, и тонкая струйка крови стекает из уголка рта.

А ты - жить, старик. С оскалом из клыков и яда впиваюсь в его шею и разрываю её.

Трескучий электрический свет окутывает меня, окрашивая кожу в сияющий голубой. Я жадно глотаю кровь, пока вокруг формируется купол из чёрных искр. Чую знакомый запах Эдии. Она обнимает меня сзади, пока я высасываю последние капли из умирающего.