Книга Врата Полуночи, страница 58 – Анна Айдарова

Предстояло найти Женьку, и что мог натворить здоровенный парень под чарами оставалось только догадываться.

С улицы донеслись крики. Он повернулся на звук, забыв, что дверь закрыта, да и не увидеть с такого расстояния ничего. Но он опять увидел. Его оператор с тупым упорством пытался сделать шаг к двери, и каждый свой шаг сопровождал воплем, стараясь отогнать огромного серого волка, скалившего у двери в дом зубы и рычащего так, что у закладывало уши.

Женя напоминал зомби — такое же тупое выражение лица, искаженное и застывшее, словно замороженное, такая же упёртость во взгляде, замершем на одной точке. Только в кино это выполняет свою функцию: чуть напугать и выделить. Сейчас же, в реальности, Алек испытывал не просто страх — ужас, сковывающий горло и не дающий двигаться, удушающий, как летний полдень, когда девы-полудницы вышли на свою охоту.

Его бросило в жар, и на какое-то время он словно ослеп — только чернота перед глазами скакала, выделяясь то яркими пятнами, то провалами, то кружилась вокруг, норовя затянуть внутрь, в себя. Среди всего этого хаоса Алек вдруг услышал запах парного молока, совсем как у Старшей.

— Попей, сынок, попей, молоко парное, и все у тебя наладится, — сказала Старшая яга, протягивая ему глиняную кружку.

Одуряюще запахло молоком, запах смешивался с другим, душно-сладким и очень знакомым, похожий аромат, только куда более слабый и неуверенный, источали орхидеи, цветущие у матери на окне.

Алек увидел себя вдруг в доме Старшей, она вновь протягивала ему грубо вылепленную глиняную кружку и улыбалась:

— Попей, сынок. Легче станет.

Он взял предложенный сосуд из женских рук, и поднёс к губам.

Яга торжествующе улыбалась, ободряя взглядом: «Правильно, правильно, несколько глотков — и станет легче! Тут же все изменится, и голова пройдет, и все-все станет хорошо».

В ногу вцепилось неведомое чудовище, обвилось вокруг лодыжки змеиным телом и впилось в тело. Алек вздрогнул от боли и выронил кружку.

В расплескавшимся молоке, среди осколков отразилось разъярённое лицо Мирены, а змея продолжала впиваться зубами в ногу и лезла все выше, к горлу, и сил оторвать ее от себя уже не оставалось: светлая комната Старшей исказилась, пошла полосами — совсем как помехи в телевизоре, — и исчезла в пустоте.

Что-то изо всех сил раздирало Алеку щеку, и он наконец открыл глаза. Он лежал в коридоре, у немо выгибающейся двери в комнату Ольги, а кошка Мирены вылизывала его лицо шершавым язычком. Щека надсадно ныла. Алек потрогал больное место — так и есть, кровь. Баюшка от души расцарапала ему лицо.

— Я как теперь в эфир покажусь? А? — слабо спросил он. — Это ж сколько заживать будет, и сколько мне придётся грима накладывать?

Кошечка посмотрела на него большими внимательными глазами, не мигая и не отрываясь, и вывернулась, начала вылизывать себя. Свое дело она сделала, неразумного от беды избавила. А благодарности от этих лысых и ждать не приходилось, глупы слишком… Когда человек протянул руку и почесал ее осторожно между ушек, фыркнула, но не отстранилась, и лизнула руку.

— Вот ты бы еще сказала, как этого подменного духа найти. где она?

Кошечка встала, потянулась и ткнула Алека под руку: чего разлегся? Пошли, покажу. И побежала в глубину дома.