Книга Королева праха и боли, страница 94 – Лив Зандер

Ну разве так не лучше?

Убить одну, но спасти остальных?

Разве это не сделает меня героиней?

Кроме того, если я сейчас не отважусь, вдруг Эйлам откажется от своего предложения? Я ведь не сумею заставить себя убить кого-то, кто заслуживает наказания меньше, чем эта женщина. Что, если Енош опустошит эти земли, как он уже делал прежде? Что, если…

– Ада. – От голоса Эйлама у меня затрепетали ноздри и заскрежетали зубы. – Подумай о ребенке. Этот невинный мальчик…

– Заткнись!

Роза так задрожала от моего крика, что младенец в ее руках затрясся, завопил – раз, другой, и разревелся вовсю. Крошечные алые прожилки проступили на его сморщившемся личике, коротенькие розовые пальчики сжимались и разжимались.

– Ш-ш-ш… – Я инстинктивно потянулась к малышу, чтобы успокоить, взять его на руки, прижать к себе, укачать.

Роза отдернула от меня ребенка.

И сделала то, что так хотелось сделать мне.

Приподняла мальчика, чтобы его головка легла на изгиб между ее плечом и шеей, покачала его, утешая и успокаивая. То, как я желала заботиться о своем ребенке, она делала прямо сейчас, на моих глазах… Женщина, лишившая меня этой возможности.

Навеки.

Яростный, жгучий гнев пронзил мое бьющееся, но мертвое сердце, сжал мои пальцы на рукояти клинка. Почему она заслуживает держать ребенка, а я – нет? Что я такого сделала, хоть когда-то, хоть кому-то, что мне отказано в счастье баюкать собственное дитя? И зачем мне отказывать себе, если все можно закончить одним ударом?

Я уже делала это раньше.

И могу сделать это снова.

Еще раз.

Всего один раз.

Ради моего малыша.

Ради этого мира.

Эйлам наклонил голову, нахмурив брови:

– Неужто у тебя нет сердца, убить…

– Я велела тебе заткнуться! – И ударила ножом – его. Клинок рассек богу ключицу и вонзился в шею. Ручейки крови потекли по голой груди, хотя он и зажал рану рукой, потрясенно уставившись на меня. – Возьми ребенка!

Я выкрикнула это куда-то в пространство, но Енош мигом оказался рядом со мной, наклонился и вырвал вопящего мальчика из рук Розы.

Возможно, она кинулась бы за Еношем, если бы не кожаные веревки, тут же обвившие ее руки и ноги, лишив женщину возможности бороться. Однако Роза, отчаянно визжа, все же ерзала на заднице; растрепанные рыжие пряди липли к залитым слезами щекам, почти скрывая лицо.

Я подалась к Эйламу, половчее перехватив нож.

– Я могу отнять у мальчика мать, но еще я могу позаботиться о том, чтобы множество других мальчиков не остались без отцов.

Или, по крайней мере, так я сказала самой себе, когда одной рукой приставила острие клинка к горлу Розы, а другую положила на торец рукояти.

Вот так.

Быстро.

Просто.

Взгляд мой перескочил на ее живот.

Горло.

Живот.

Снова горло.

В следующий раз, когда я опустила взгляд, из живота женщины, ближе к грудине, торчал костяной клинок, рукоять которого сжимала моя рука. Не знаю, не могу сказать, как нож оказался так низко. Может, дело в том, что он был слишком тяжелым. А может, и нет.

Я смотрела, как поворачивается мой кулак, вонзая лезвие глубже, пока влажный кашель, сорвавшийся с губ умирающей, не заставил меня вновь посмотреть на лицо Розы. Краснощекой Розы, с разинутым, как у вытащенной из воды рыбы, ртом, не способной сделать вдох из-за потока хлещущей из нутра крови.

– Я – Королева гнили и боли, прекрасная и добрая, ужасная и жестокая, – пробормотала я самой себе и умирающей женщине, потом уставилась на Эйлама, который все еще зажимал ладонью давно уже затянувшуюся рану. – А теперь отдай мне моего ребенка.