Книга Где распускается алоцвет, страница 146 – Софья Ролдугина

За разговорами день пролетел незаметно; начало уже смеркаться. Сад был притихший, помертвелый – ни ветерка. Охряно-жёлтые листья с яблонь опадали медленно, беззвучно, плавно; пожухшая трава выглядела нарисованной… И только живучие васильки – то там пучок, то здесь, словно с умыслом расставленные букеты – горели бездымным синим пламенем, в сумерках ещё более ярким.

Дрёма присел перед одним таким синим веником, осторожно потрогал лепестки… Потом оторвал один цветок, сунул себе за ухо.

И глянул на Альку снизу вверх:

– Я хотел спросить насчёт твоего огненного змея, верней, насчёт мёртвого колдуна… Ты нашла то, что искала?

Она ожидала, пожалуй, чего угодно, только не этого, и от неожиданности вздрогнула.

– Ну… скорее да, чем нет.

Дрёма отвернулся; подобрал сухой прутик, ковырнул землю.

– Это хороший ответ на самом деле. Потому что в таких случаях ничего на сто процентов понятного, на сто процентов гарантированного не бывает, – произнёс он скучным серьёзным голосом, таким непохожим на его обычный, жизнерадостный. – Всё зыбко, ничего не определено.

– И очень несправедливо, – тихо ответила Алька.

– О да, – пробормотал Дрёма. – Я сейчас скажу неприятную вещь, и ты можешь меня за это пнуть, но очень прошу, прислушайся. Некоторым… иногда… – попытался он, как будто бы не нашёл нужных слов. Глубоко вздохнул, начал заново: – Такие, как Тина из кондитерской, – большая редкость. Она не просто обрела второй шанс, но и живёт в своё удовольствие уже триста лет. Всё Краснолесье – её дом, её семья. Она любит и людей, и это место. В ней есть любовь, понимаешь? Потому-то она и сумела стать, гм, человеком. Почти человеком… Нечисть состоит из боли, ярости, сожалений; из колдовской силы и обид. И если ничего, кроме этого, уже не осталось, то иногда такому существу лучше не быть. Исчезнуть совсем.

– Помолчи, – не выдержала Алька и прикусила губу. В глазах закипали слёзы.

– Ты можешь удержать такое… такое существо, – продолжил Дрёма тем же нейтральным, спокойным голосом. – Но это жестоко. И жестоко по отношению не к тебе, а к нему. М-м… Будешь бить?

Алька моргнула раз, другой… взор заволокло пеленой.

– Не буду. Но возвращайся первый, ладно? Я ещё тут постою.

Дрёма посмотрел на неё ещё раз, долгим-долгим внимательным взглядом, но ничего не сказал и поднялся.

Она осталась в саду одна.

Темнота сгущалась. Холодало.

«Зря я не взяла куртку, – подумала Алька оцепенело. – Всё-таки середина сентября…»

А потом негромко позвала:

– Айти, ты здесь?

Он не откликнулся, но воздух неуловимо потеплел. Запахло дымом. По спине вдруг мурашки пробежали, и ноги чуть-чуть ослабели, но, прежде чем Алька обернулась, знакомый голос произнёс:

– Не надо. Не оборачивайся.

И она застыла.

Сначала ничего не происходило, а потом на плечи ей легли чужие ладони, ласково скользнули вверх, по шее, прикрыли глаза… Грубые, шершавые, бугристые ладони.

…словно обгорелые?

– Ты…

– Не смотри, – попросил он мягко, придвигаясь к ней почти вплотную, и наклонился к уху, обжигая дыханием. – Тебе страшно?

У Альки задрожали ресницы.

– Сам знаешь, что нет.

– Да, пожалуй, тебя этим не испугаешь, – усмехнулся Айти щекотно. И – подразнил ушную раковину языком. – И не отвратишь. Тебе ведь от меня не тело нужно… А что тогда?

– Клубника экспресс-доставкой прямо с юга? – робко пошутила Алька.