Книга Дочь врага Российской империи. Гимназистка, страница 105 – Василиса Мельницкая

Я попыталась встать, но Бестужев удержал меня, схватив за руку.

— Яр, ну чего ты обиделась? Как маленькая, честное слово.

— Это не я, это сила, — пробурчала я. — Сам же говорил, нервные срывы, истерики…

— Не надо все на силу сваливать.

— А чего ты меня наизнанку выворачиваешь? — Глаза против воли наполнились слезами. — То неловко, то нравлюсь… Ты определись. И не надо вот так вот вкрадчиво выяснять, способна ли я на подлость. Очередное задание? Или собственная инициатива? Ой, не отвечай. Отстань!

Я попыталась вырваться, но Бестужев вцепился в меня, как клещ.

— Глаза закрой, — велел он таким голосом, что я не посмела ослушаться. — Вдох, выдох. Теперь медленно. Вдох. И выдох. И еще раз. Запоминай, что нужно делать, если опять накроет. И считай про себя, медленно. Только дышать не забывай. Я не всегда буду рядом.

— Когда тебя нет рядом, меня никто не провоцирует, — пробурчала я, почувствовав, что отпустило.

— Да? А как же Клава? Или вот… Соня? — поинтересовался Бестужев. И вздохнул. — Яр, прости. Я действительно спровоцировал. Но без злого умысла. Тебе нужно было выплеснуть лишнее… Сейчас — лишнее, ты не справилась бы с таким потоком. И корысть была. Между нами не осталось недомолвок. Я тебе помогу.

— Поможешь? — переспросила я. — А, в обучении… Да, я…

— В расследовании.

— Но… почему? Ты же разделяешь ответственность рода, — удивилась я.

— А я и разделю, — спокойно произнес Бестужев. — Если мой род виновен, то разделю, не сомневайся.

— Но как же…

— Честь превыше всего, а ее нет без торжества справедливости.

«Ага, или поможешь… или будешь держать в курсе моих потуг главу своего рода», — мелькнуло у меня в голове.

И так как блок я убрала, Бестужев уловил мои сомнения. Он потемнел лицом, и в ладонь ему скользнул кинжал. Испугаться я не успела, он полоснул лезвием по своей кисти, одновременно произнося слова клятвы, подтверждающей его чистые намерения. Кровь оставила на песке причудливый узор — руну клятвы на крови.

— Сава… — Я так и не подобрала подходящих слов. Поблагодарить? Напомнить, что не просила клясться? Сказать, что он — дурак? — Сава, мы с тобой… встречались раньше? В детстве? До того, как…

Его взгляд пробрал меня до костей. Я поняла, каким будет ответ до того, как Бестужев медленно кивнул.

— Я не вспомнил тебя при встрече, — признался Бестужев. — Да и сейчас смутно представляю те дни.

— Дни? — переспросила я.

Из внутреннего кармана легкой летней куртки он вытащил фотографию и протянул ее мне. На цветном снимке мальчик и девочка сидели на качелях. Оба в белых костюмчиках-матросках, только мальчик в шортах, а девочка — в коротенькой плиссированной юбке. У мальчика — белокурые кудри до плеч, у девочки на макушке — рыжий «хвост», повязанный белым бантом. Если не ошибаюсь, качели висели на толстом суку раскидистого дерева. На заднем фоне — цветник, кусочек беседки, увитой плющом. Это чей-то сад, а не детская площадка.

— Сколько нам тут? — Голос предательски дрогнул.

— Мне семь, тебе — четыре, — ответил Бестужев.

— И где это? Мы жили в Москве. Может, не всегда…

— У твоей бабушки было имение под Санкт-Петербургом. Рядом с нашим. Ты с родителями гостила там летом. Не помнишь?

Я отрицательно качнула головой.

— Сава, я ничего не помню о той жизни. Ты же знаешь о пожаре?