Книга Чернила и кровь, страница 69 – Мэй

Повисла неловкая тишина, Лорена сжала губы в тонкую линию, ей явно не понравились слова Айдена. Он и сам не понимал, откуда взялась эта ярость. Сглотнув, он постарался успокоится. В конце концов, Лорена не сказала ничего особенного.

– На склепе моей семьи уже выгравированы слова.

– Как это грустно! – сказала Лидия. – За тебя выбрали даже посмертную фразу. Что там сказано? Я никогда не была у императорской гробницы.

– «Помни о том, что однажды мы жили».

Дыхание снова перехватило. Раньше, когда Айден бывал перед склепом и видел эти слова, он думал о прославленных предках, о деде. О тех императорах, чьи деяния теперь изучают в учебниках истории. Великие люди – или ужасные. Они оставили свой след и повлияли на судьбу целой империи. Их есть за что помнить и за что ненавидеть.

Они были всего лишь людьми. Но о них никогда не забудут.

Конрад же в учебниках в лучшем случае удостоится сноски как один из сыновей императора Александра, умершей юным. Его лишили возможности что-то сделать. Отобрали жизнь, которую он мог бы прожить.

Спустя десятилетия кто вспомнит о том, что он вообще существовал? Кто будет помнить что-то, кроме имени Конрада Равенскорта, когда умрут его родители и братья? Он станет всего лишь буквами на камне. Никто не вспомнит, как он бывал терпелив, обучая магии, как любил пить горький шоколад или как менялся его голос, когда он рассказывал зловещие истории.

Айден наткнулся на внимательный взгляд Николаса. Солнце уже скрылось за вершинами деревьев, горизонт ещё оставался светлым, но темнело и холодало. Усевшись на могильном камне в распахнутом пальто и с томиком поэзии под мышкой, Николас закинул ногу на ногу, и его взгляд не отрывался от Айдена.

Он знал.

Связь давно опала после ритуала и всё равно вибрировала тонкой нитью, к которой присоединялось обычное понимание Николаса. Он знал, что Айден думал о брате.

Вскинув голову, Николас посмотрел в темнеющее небо, где появлялись первые звёзды. Прищурившись, он начал негромко декламировать стихи. Ритмичные строки лились, развёртывая образы и тонкие вены эмоций, которые пульсировали и отзывались внутри Айдена. Он ничего не понимал в стихах, не мог оценить изящность оборотов или красоту рифм. Но чувствовал их.

Вспоминай обо мне – в самые тёмные часы перед рассветом. Вспоминай, и я буду рядом, преклонив колено. Потому что куда же ещё мне идти? Мой путь сворачивался петлёй на шее, и я думал, он приведёт только во тьму. Я не знал, что в этой мгле меня будешь ждать ты.

Солнце окончательно зашло, погружая кладбище в сумрак. Когда Николас закончил, ещё какое-то время стояла тишина, и Айден знал, точно знал, то ли благодаря чутью, то ли тому, что их энергии и правда отлично сочетались, позволив выстроить лёгкую связь, позволявшую ощущать некоторые вещи.

Это были стихи, которые написал Николас. И никому не показывал, потому что они слишком личные, наполненные стремлениями и желаниями, которые он хотел, но не мог воплотить. Не то, что набрасывал на бумаге и дарил девушкам или небрежно отдавал за шоколадки. Это была та самая поэзия, ради которой они собирались. И эти строки существовали только в голове Николаса, не доверяемые чернилам – их можно писать только кровью. Они – зыбкий дым от горящих по осени листьев.

Николас не до конца отшлифовал их, но, произнося вслух, расставлял все слова на свои места, а недостающие строки появлялись сами собой. И он доверил их сейчас.