Книга Чернила и кровь, страница 72 – Мэй

Вскинув фляжку, Кристиан провозгласил:

– За тех, кого мы потеряли… и за тех, кого обрели.

Он пригубил и передал Роуэну. Тот, зажмурившись, сделал несколько глотков. Распахнул глаза и глянул на Айдена. От него фляжка пошла по кругу Николасу, но смотрел Роуэн только на брата.

Айден точно знал, кого он потерял. Вокруг принцев с их магией не задерживалась аура чужих смертей, но если бы могла, то одинаково касалась затылков руками Конрада.

Едва пригубив фляжку, Николас передал её Айдену. Узоры из цветов вихрились по всей металлической поверхности и тоже не были имперскими. Возможно, не только содержимое, но и сама фляжка досталась Кристиану от матери. Рассматривая изящно вырезанные лепестки, Айден огладил их подушечкой большого пальца, любуясь в свете свечей.

– Передавай уже, – нетерпеливо сказала Лидия. – Первый круг по быстрому глотку, а дальше любуйся сколько хочешь.

Оставалось надеяться, что это не танский эликсир, способный открывать прошлое и будущее. Учёные не сходились в едином мнении, многие считали напиток в принципе легендарным, другие утверждали, что это священная вещь, которая не выходит за границы княжества.

Напиток оказался очень сладким, совершенно непривычным на вкус. Айден не мог бы толком описать его, даже не с чем было сравнить.

– Ох! – пробормотал Айден.

– Пей аккуратно, храмовый мальчик, – усмехнулся Николас.

Он точно был в курсе, что в обителях Безликого принято пить только родниковую воду. Снова подхватил свою книгу, раскрывая, проводя пальцами по страницам. Как оказалось, Кристиан тоже обожал этого поэта, так что они увлеклись обсуждениями отдельных стихов. Но книгу Николас ревниво держал в руках, заявив, что как только она окажется в библиотеке, тогда Кристиан и возьмёт.

– Ну и пожалуйста, – заявил он.

И начал рассказывать о художнике, друге Эллиота Раттер-Кристи, с которым они колдовали в связке, пока художник не сошёл с ума.

– Он теперь в приюте для душевнобольных, – закончил Кристиан. – Очень жаль. Калеб Каннингем рисовал потрясающие картины. Здесь, в Академии, тоже есть несколько.

Когда говорили о творческих людях, всегда находился кто-то, кто сошёл с ума, умер или ввязался в незаконную дуэль. В крайнем случае хотя бы практиковал запретную магию. А ещё, конечно, обязательно присутствовали алкоголь или ещё какая-то непонятная дичь.

Обычные составляющие подобных историй, ни один рассказ без них не обходился. Но сейчас для Айдена прозвучало зловеще. Ему был близок безумный художник. Пусть сам Айден совершенно не умел рисовать, но понимал, как ты начинаешь видеть то, чего нет, а в твоих руках тени, которые способны уничтожить тех, кто рядом с тобой. И эти мысли выедают тебя изнутри.

Кто знает, какие тени были у Каннингема. Может, что-то из стихов, которые написал его друг, вовсе не вымысел, а основаны на безумных образах художника.

– Они тоже тут учились, – негромко сказала Лорена. – Вот рисунки в Академии и остались. Потом поехали в столицу, и Раттер-Кристи стал любимым поэтом при дворе. Работы Каннингема тоже обожали, но они становились всё мрачнее и тревожнее, а он перестал выходить из дома. Говорят, последние картины он рисовал своей и чужой кровью. Говорят, Раттер-Кристи знал об этом и даже отдавал собственную.

Голос Лорены звучал низко, с хрипотцой, и в тенях от камина и свечей, под пристальным взглядом стеклянных бычьих глаз со стены, слышался пронизывающим. А может, дело было в том, что речь шла не о каких-то давних временах. Раттер-Кристи и Каннингем учились в этих же стенах, может, даже в этой же комнате сидели! Здесь придумывали свои первые шедевры.