Книга Царство бури и безумия, страница 7 – Люсинда Дарк

Я поднимаюсь на ноги, зная, что сейчас произойдет, и набираюсь сил. Нервозность, которую, как я думала, я давным-давно подавила, подступает к горлу. Даже если я могу переносить боль, это не значит, что она мне нравится. Чувство самосохранения заставляет меня колебаться, прежде чем выйти из камеры.

Все будет хорошо, говорю я себе. В прошлом я сталкивалась с чем-то подобным. Хуже, наверное, то, что все это ради тренировки, чтобы гарантировать, что даже если меня каким-то образом раскроют, я никогда не пожертвую всеми жизнями в Престумном мире. Одна жертва ради жизней многих. Я повторяю это в своей голове. Снова и снова, пока довольно услужливая часть моего разума не напоминает мне, что это даже не похоже на наказания Офелии. Это длилось часами, днями — я, честно говоря, не могу вспомнить. Они сливаются воедино. Это будет всего лишь одно наказание с ограниченным количеством ударов. Проще простого.

Даже пытаясь убедить себя в легкости, с которой я справлюсь с этим, я все равно протягиваю руку, снимаю флакон с кожаного ремешка и держу его на ладони, как будто это какой-то священный артефакт древности, предназначенный для отпугивания злых духов. Дверь камеры открывается, и я держу яд в руке, когда стражник жестом приглашает меня пройти вперед.

— Давай, — рявкает он. — Не заставляй меня заходить за тобой.

Желание огрызнуться в ответ сильно овладевает мной, особенно когда предвкушающая нервозность сжимает мое горло. Если меня уже считают дерзкой Террой… но, нет. Я не могу вести себя более бунтарски, чем уже вела. По крайней мере, не перед теми, кто наверняка побежал бы к Долосу при первой возможности. Для вида я буду запугана. Я буду послушна. Только сегодня.

Тем не менее, раздраженный тон стражника заставляет меня задуматься о том, чтобы запихнуть Белладонну ему в глотку и посмотреть, что произойдет. Я хочу «ужасно», но не делаю этого. Послушная Терра не убивает своих стражников, напоминаю я себе.

Я выхожу из камеры и поворачиваюсь к мужчине, стиснув зубы, когда он тяжело дышит. Должно быть, это так чертовски тяжело — прийти сюда и тащить на арену девушку, которая три дня умирала с голоду в темноте. Он берет мои руки, не утруждая себя тем, чтобы заставить меня разжать кулаки, и застегивает железные наручники на моих запястьях перед моим телом. Я закатываю глаза.

Он не замечает.

— Пойдем, — ворчит он, явно недовольный тем, что именно ему поручили это задание. Он больше ничего не говорит и, не дожидаясь, что я буду делать, возвращается к лестнице и поднимается на верхние этажи. Его эго душит. Как будто ему даже в голову не приходит, что я могу дать отпор, а тем более что я бы это сделала, если бы мне не было суждено остаться здесь после этого наказания и ждать моих приказов.

Свобода, напоминаю я себе. Настоящая свобода. Вот ради чего я это делаю. Вот ради чего я остаюсь, страдаю. Как только мой долг перед Офелии и Преступным миром будет погашен, камень серы достанут из моего затылка, и я смогу пойти домой. Это слово эхом отдается в моей голове от тоски, которую я так долго подавляла, что новая волна ностальгии и утраты обрушивается на меня, как тонна кирпичей.

Как только все это закончится, я действительно смогу создать свой дом, и мне больше никогда не придется ни перед кем отчитываться, быть связанной или выполнять чьи-либо приказы. Я смогу просто существовать — вдали от любопытных глаз Богов и в безопасности в Пограничных Землях. Сила этого желания обрушивается на меня, как шторм, но я не позволяю ему смыть меня. Нет. Я держусь, пока это пронизывает меня насквозь. Я позволяю этому придать мне сил, пока поднимаюсь вслед за стражником по лестнице навстречу утреннему солнцу.