Книга Сердце некроманта, страница 6 – Наталья Шнейдер

Впрочем, некромант не походил на простолюдина. Не удивлюсь, если за его спиной поколения и поколения знатного рода.

Лицо матушки посуровело, и я сжалась, как всегда, когда чувствовала ее недовольство.

— Мы выбираем всегда. Каждый шаг, каждый миг. Когда Дитрих узнал, что стал средоточием греха, он мог выбрать. Нести зло в себе, преумножая его, или покаяться и очиститься.

«Покаяться в том, что не согласился стать рабом, покорным големом?» — словно наяву услышала я звенящий от ярости голос.

В детстве вокруг меня хватало очищенных — магов, решивших отказаться от некромантии. Особый обряд блокировал им черную силу, а вместе с ней — изрядную часть магии, заодно делая их нечувствительными к чужим заклинаниям. Очищенные считались хорошими слугами: послушными и нетребовательными. Их магия — те крохи, что от нее остались, — создавала свет, тепло, поддерживала чистоту, да и на кухне в хороших домах от них было много пользы.

Потом я забыла о них — каждодневный труд был частью послушания, и слуг в обители не водилось. Я снова увидела очищенных, лишь вернувшись в столицу. Увидела и испугалась — их лица не выражали ничего, так мог бы смотреть восставший труп. Их голоса были тихи и бесцветны, да и откуда возьмутся эмоции у того, кто не имеет собственных желаний?

Но если выбор между…

Додумать я не успела — дверь распахнулась, незнакомая сестра воскликнула:

— Матушка!

— Виктория… — Услышь я такой тон, испарилась бы немедленно, но сестра, кажется, ничего не заметила.

— Демоны прорвались над Эзенфелсом! — выпалила она. — Говорят, на пять лиг вокруг замка никого живого не осталось!

Я охнула, матушка осенила себя священным знамением.

— Замок? — спросила она.

— Устоял. И сестры обители успели укрыться.

Демоны то и дело вселялись в мертвых — из-за этого любого покойника следовало возложить на погребальный костер до конца дня. Демоны смущали разум живых, и горе тому, кто поддастся соблазну, — он лишится собственной воли, став марионеткой зла. Иногда же демоны прорывали саму ткань мира, каждый раз собирая кровавую жатву.

— Значит, наша помощь не понадобится. А тебе, вместо того чтобы сплетничать, пристало бы молиться за упокой.

Как она может быть такой сдержанной? Ведь совсем недавно пал Салфилд…

— Простите, матушка, — потупилась сестра.

— Ступай.

Матушка Епифания снова повернулась ко мне.

— В моей юности разрывы открывались раз в несколько лет, и каждый считался катастрофой. Этот — третий за год, и его уже почти не удостоили вниманием. Порой мне кажется, что в самом деле настают последние времена. Впрочем, на все воля Его. — Матушка снова осенила себя священным знамением, и я повторила вслед за ней. Она продолжила: — Если говорить о сострадании и милосердии — те, кто погиб под Эзенфелсом без покаяния, куда больше заслуживают их, чем некромант. Приспешник Алайруса, наславшего на нас эту напасть.

— Но Дитрих не мог создать разрыв из темницы!

— Какая разница, он или другой? Или, думаешь, на его руках нет крови? На руках человека, чья сила питается смертью? — Лицо матушки стало холодным и отстраненным, голос зазвучал торжественно и сильно. — Если говорить о сострадании и милосердии, самое милосердное, что можно сделать, — пресечь его земные дела, не позволяя грешить дальше. И провести через огонь, чтобы душа очистилась, вернувшись к Фейнриту.