Книга Хозяйка старой пасеки, страница 53 – Наталья Шнейдер

— Барышня, ежели вы не нашли, кому с покойницей ночью сидеть, так мы можем.

Я задумалась. Сама я суеверной никогда не была, но и чужие суеверия старалась не трогать — если те не были опасны для жизни и здоровья, конечно. Однако еще люди в доме, которых надо кормить. С другой стороны, у меня уже испорчена репутация среди местных дворян. Если еще и крестьяне решат, что я не боюсь покойницы, потому что сама колдунья, этак и до «красного петуха» недалеко.

Женщина истолковала мои колебания по-своему.

— Нам ничего больше не надо. Вы, барышня, отдарили щедро, значит, и нам все как следует нужно сделать.

Я обернулась на Герасима. Тот кивнул.

— Хорошо, — сказала я. — Все втроем?

— Нет, сегодня Парашка останется. — Она указала на младшую из женщин. — Завтра я приду, а потом Фроська. Так, с божьей помощью, и до похорон досидим.

Я кивнула. Остальные, поклонившись, попрощались.

— Герасим, на кухне каша, — распорядилась я. — Если ты еще не ел, сам поешь и гостью накорми. Потом воды сюда принеси, горячей и холодной. Полкана мыть буду.

На его лице промелькнуло недоумение — дескать, зачем дворового пса мыть? — но спорить дворник не стал. Поманил за собой женщину в дом. Я посмотрела им вслед, вспомнила, как Марья Алексеевна опасалась, не прихватят ли чужие что под шумок, и снова потащилась наверх.

Женщины действительно сделали все «как положено». Сейчас, когда волосы и лоб покойницы закрывал платок, а смерть стерла с лица всякое выражение, она выглядела старушкой-божьим-одуванчиком, мирно почившей в своей постели. А я никак не могла выкинуть из головы свой сон. Зря я согласилась отдохнуть днем. Теперь, сколько ни убеждай себя, что иногда сны — это просто сны, в глубине души будет занозой сидеть страх. Вдруг Глашу в самом деле так напугала мысль о предстоящем замужестве, что она решила покончить разом и с теткой, и с жизнью? Ведь не просто так меня сюда принесло, и голова с утра раскалывалась… А та тряпка могла быть не дуростью, а признанием.

Нет. Не могла девочка, искренне винившая себя в том, в чем ее вины не было вовсе, рубануть старушку топором. И незачем думать о всяких глупостях.

Времени обследовать вторую половину дома не было, поэтому я только заглянула в соседнюю со спальней комнату. Уборная или гардеробная — поди пойми. Одежда, развешанная по стенам на крючках, большой мраморный стол с тазами и мылом, туалетный столик, когда-то, наверное, дорогой, из красной древесины, но сейчас столешница потрескалась, зеркало в резной раме с облупившейся позолотой пошло пятнами. Я накинула на него полотенце, закрывая.

Вещи на столике выглядели не лучше, чем он сам: несколько гребней с недостающими зубцами, фарфоровая пудреница с разбитой крышкой и засаленной пуховкой, почти пустой флакон духов, явно хранившихся «для особого случая», поношенные кружевные перчатки. Вздохнув, я взяла пару гребней — с редкими зубцами и более частый. Пригодится. Вернувшись в спальню, заперла дверь. Снова огляделась — и ничего ценного не увидела. Разве что в комоде… но каждый ящик запирался на ключ. Все же я сунулась туда. Раз Стрельцов все осмотрел, то мое любопытство расследованию точно не помешает.

В верхнем ящике комода обнаружились две фарфоровых шкатулки. Одна оказалась пустой, только кофейная пыль на дне, вторая — наполнена чаем. Я понюхала его, но вместо тонкого аромата чайных листьев — или хотя бы полного отсутствия запаха — в ноздри ударил затхлый дух болота и прелого сена. Я растерла щепотку между пальцами — на коже остался грязный след. Или чай совершенно испорчен, или это вообще не чай. Все же я взяла эту коробочку — закончу с делами, разберусь на кухне, что это такое. Под коробочкой с чаем лежал бумажник. Я раскрыла его. Несколько банкнот, серебряные и медные монеты. Сорок «отрубов» и сто пятьдесят медных «змеек». Много это или мало — поди пойми. Но хоть какие-то деньги лучше, чем вообще без денег. Я вернула бумажник на место: из-под замка никуда не денется.