Книга Хозяйка старой пасеки, страница 115 – Наталья Шнейдер

— Гречневая и ржаная.

Девушка скривила носик, без всяких слов показывая, что она думает о ржаных пирогах. Я вопросительно посмотрела на Стрельцова, тот развел руками.

— Черный хлеб мало кто ест.

— Отрубов двадцать пять на все выйдет, — сказал пристав.

Я мысленно охнула. Четверть выданных мне на год денег за один день! Но никуда не денешься. Это не просто дань уважения покойнице, которую я толком и не знала, а мой первый контакт с местным обществом. В нашем мире мне было бы наплевать, что скажут соседи. Здесь я либо заявляю о себе как о полноправной хозяйке, с уважением относящейся к соседям и обычаям, либо подтверждаю, что я девица, неспособная вести себя как полагается — и с которой, в ответ, тоже можно обращаться как угодно. В одиночку мне не выжить. Марья Алексеевна не всесильна и одна примирить меня с местным обществом не сможет, особенно если я демонстративно пойду ему наперекор.

— Что ж, надо значит надо. Пойдем, поговоришь с Марьей Алексеевной, если что, она меня поправит, а я пока схожу за деньгами.

— Раз ты все равно идешь в дом, может, захватишь из моей комнаты платье и корзинку для рукоделия? — спросила Варенька. — Я обещала помочь тебе подогнать платье поприличнее, но в доме, где покойник, не шьют.

Я изумленно моргнула.

— Правду барышня говорит, коли шить, когда покойник в доме, смерть к живым пришьешь, — кивнул Гришин. — Во дворе в самый раз будет, да и погодка чудо как хороша.

Когда, вернувшись, я вручила Вареньке рукоделие, Полкан выбрался из будки и растянулся рядом с ней, всем видом показывая, что с места не сдвинется.

Так, все при деле. Герасим мастерит ульи, Марья Алексеевна хлопочет на кухне, и к ней присоединится Стеша, как только придет, — судя по всему, до Чернушек путь неблизкий, а Прасковья должна была еще и в Воробьево заглянуть. Варенька шьет, Полкан ее охраняет. И у меня наконец-то появилось время…

— Кирилл Аркадьевич, не могли бы вы передать мне документы?

Он поднялся из-под яблони.

— Я сам еще не все изучил, так что кое в чем придется разбираться вместе. Надеюсь, вы не против?

— С чего бы мне быть против? — пожала плечами я.

Я ожидала увидеть пухлую папку, и Стрельцов ее действительно принес. Но в другой руке он тащил полузаполненный холщовый мешок.

— Как я уже сказал, разобраться во всем я не успел. Начнем с главного. — Он раскрыл папку. — Выписка из родословной книги дворянства Комаринского уезда и ваша родословная роспись.

Я осторожно развернула второй документ. «Андроник Михайлов Верховский» значился как основатель Глашиного — или теперь мне нужно думать «нашего»? — рода. Дальше следовало генеалогическое древо с именами и датами рождения и смерти. Если верить им, род Верховских уходил на полтора века назад, но как-то так получилось, что потомками особо богат не был. Я разглядела после одного из имен четырнадцать сыновей, проживших не больше года, и поежилась. Подле последнего на странице имени — Павел Андреевич — тоже стояла пометка о смерти.

— Двадцать лет, — прошептала я.

Вроде бы я и не знала никого из них, но на глаза все равно навернулись слезы.

Стрельцов накрыл мою ладонь своей, успокаивая, и тут же, опомнившись, отдернул ее. Прочистил горло.

— Глафира Андреевна, мне жаль…

— Ничего. — Я тряхнула головой. — Жизнь продолжается.