Книга Хозяйка расцветающего поместья, страница 83 – Наталья Шнейдер

Федька обвязался веревкой.

— Была не была! Сам погибай, а товарища выручай. — Он сотворил священное знамение и начал спускаться.

Виктор склонился над колодцем, поддерживая поток воздуха. От меня толку пока не было, поэтому я отошла чуть в сторону, чтобы не толкаться локтями с ним и мужиками, потихоньку вытравливающими веревки. Секунды тянулись как патока.

— Теплый! — донеслось снизу.

— Дышит? — спросила я.

— Не пойму…

— Тяните! — скомандовал Виктор.

Ворот заскрипел. Показалась голова Федьки, за ним — бессознательное тело Митьки. Мужики подхватили их, вытащили на траву.

Я кинулась к пострадавшему. Пульс нитевидный, дыхание…

Дыхания не было.

— Настя? — напряженно произнес муж.

— Потом, — выдохнула я, начиная непрямой массаж сердца. Выдернула из кармана носовой платок, накрывая им рот мужика.

— Настя?!

Два вдоха. Этого хватило — Митька закашлялся, зашевелился.

— Лежи спокойно. — Я удержала его, помогая принять полусидячее положение. Сунула под плечи скинутый кем-то армяк. — Дыши глубже.

— Ожил! От барыниного поцелуя ожил! — прошептал кто-то.

Среди людей пробежал возбужденный шепоток.

— Про Сидора-то, значит, не враки! — прогудел еще один голос.

— Какого еще Сидора? — резко спросил Виктор.

Мужики запереглядывались, не решаясь говорить.

— Ну! — Голос князя хлестнул, будто хлыст.

— Да который в избе тогда угорел, — нашелся храбрец. — Парни говорили, будто барыня его поцеловала и он ожил. Думали, враки, а оно вона как!

— И правильно, что не поверили. — Я поднялась, отряхивая юбку. — Во-первых, не оживила, а не дала помереть. Мертвых воскрешать одному господу дано, да святым его.

Мужики загудели, запереглядывались.

— Во-вторых, — я повысила голос, — это не чудо, а новейший лекарский способ заставить человека задышать. Я вдохнула воздух Митьке в грудь, и этот воздух из моей груди вытолкнул удушливый, который собрался на дне колодца, только и всего.

— И чтобы я больше не слышал ни о каких поцелуях, — отчеканил Виктор. — Матушка княгини сама лечила и семью, и дворню, и дочери свое умение передала. Слыхали, небось, как Анастасия Павловна кучера обмороженного вылечила, так что ни одного пальца у того не отсохло?

Мужики закивали.

— Вот то-то же. А теперь… — Он шагнул к Никифору, в очередной раз бухнувшемуся на колени, и мужики вокруг расступились. — Как ты осмелился ослушаться приказа?

— Прощенья просим, барин. Хотел быстрее сделать. Сами ж знаете, работы сейчас невпроворот, пахать да сеять.

— Быстрее? — В голосе князя прорезался металл. — А если бы помер Митька? Много бы он напахал? Или ты бы его семье мужа да отца заменил? Сам бы потом как с таким грехом на душе жил? Или тоже бы сказал: бабская дурь?

Никифор осенил себя священным знамением.

— Виноват, барин.

Я наклонилась проверить, как там пострадавший. Дышал ровно, щеки порозовели. Глядел, правда, ошалело, но это неудивительно.

— У княгини прощенья проси.

— У меня-то что, — пожала я плечами. — Вон он едва не погиб, потому что ты себя самым умным возомнил. И это еще не все. Не приедь мы вовремя, что бы было? Кого бы ты следующим в колодец послал Митьку вызволять? Так же, ни свечой не проверив воздух, ни веревкой для страховки не обвязав? Сколько человек рядом с ним бы легли? Сколько бы задохнулись?

Работники притихли, похоже, представив такой исход. Никифор посерел.