Книга Хозяйка расцветающего поместья, страница 119 – Наталья Шнейдер

— Непременно. И банки для тушенки.

— Тушенки? — переспросила свекровь.

— Неужели я не хвасталась вам мясом в банках? И рыбными консервами?

В самом деле, не хвасталась. Надо исправить упущение.

— Останьтесь на обед, я велю подать с молодой картошкой, и мясо, приготовленное таким образом, тоже очень хорошо.

Разговор снова перетек на хозяйство, мы прогулялись по огороду, и я совсем успокоилась. Свекровь пообедала со мной, но задержаться на пару дней отказалась, а я не стала настаивать: в ее имении сейчас дел наверняка не меньше, чем в моем.

Когда подали коляску, княгиня спустилась с крыльца, но вместо того, чтобы сразу направиться к экипажу, потянула к себе ветку отцветшей сирени. Я вспомнила, как срезала букет в надежде, что он достоит до возвращения мужа, и прикусила губу. Рана была еще слишком свежа. Ничего. Справлюсь.

— Я собираюсь в город к нотарию, — сказала вдруг свекровь.

— Вам нездоровится? — встревожилась я.

Она рассмеялась.

— Я чувствую себя лучше, чем в молодости. Но человек предполагает, а господь располагает, поэтому о завещании следует заботиться, особенно когда есть что завещать, чтобы безутешные родственники не вцепились друг другу в глотки.

Она выпустила ветку, повернулась ко мне.

— Мой сын унаследовал от отца немало и преумножил наследство. Дочерям я оставлю капитал — они все твердо стоят на ногах и сумеют достойно распорядиться им. А Сиреневое я хочу оставить тебе.

Я ошарашенно хватанула ртом воздух.

— Матушка, я… Не сочтите меня неблагодарной, но это слишком щедрый дар. Ваши дочери…

— Они получат капитал, я же сказала, и распорядятся им с пользой, все четыре. А Сиреневое слишком мало для того, чтобы его делить. И я хочу оставить его тебе не как невестке, а как женщине, которая сумеет сберечь то, что мне дорого, когда меня не станет.

Она помолчала.

— Последние несколько лет я только ждала смерти, устав от болезни. Не знаю, как ты сотворила это чудо, но сейчас я снова радуюсь каждому дню и хочу жить еще долго…

— И будете жить долго, — заверила я ее.

Сколько ей? Сейчас, когда недомогание отступило, княгиня выглядела моложе, чем при нашей первой встрече. Лет шестьдесят, не больше, жить еще да жить.

— Твои бы слова да богу в уши, милая, хотя мне и так грех жаловаться на судьбу. Как бы то ни было, имение — небольшая благодарность за все, что ты сделала.

— Я… не знаю, что сказать.

Я действительно была ей благодарна, тронута до глубины души. И в то же время это наследство — пусть пока только обещанное — пугало меня. Не ответственностью и не новыми заботами; мне и так хватало и того, и другого. Но ценностью, неизмеримой никакими деньгами.

— Вот и не говори ничего. — Она улыбнулась. — Надеюсь, господь в самом деле пошлет мне еще много лет, и я проживу их с радостью, наблюдая, как растет еще один мой внук… или внучка. И как ты превращаешь Ольховку в настоящий райский сад.

Я помогла ей взобраться в коляску и долго смотрела вслед. На душе было тепло и тревожно одновременно.

Через пару дней явилась еще одна неприятность, словно мало их свалилось на мою голову. Эта приехала в почтовой карете на казенных лошадях. Двое мужчин выглядели живой иллюстрацией «Толстого и тонкого»: дородный, важный с красным лицом гипертоника и характерными сизыми прожилками на носу и семенящий за ним человечек с серой незапоминающейся внешностью и папкой бумаг наперевес.