Книга Скиталец, страница 96 – Тиффани Робертс

Так медленно и осторожно, как только мог, он убрал руку из-под нее и отодвинулся. Температура на поверхности его кожи резко упала. Лара пошевелилась, издав горлом тихий, невнятный звук, и уткнулась щекой в постельное белье.

Ее слезы высохли, но кожа вокруг глаз была розовой и раздраженной. Ее губы были в таком же состоянии — результат их совместных поцелуев.

Даже во сне она не была неподвижна. Зачарованный, он наблюдал, как мягко поднимается и опускается ее грудь при дыхании, как едва уловимо колышутся ее груди. Их предназначением было обеспечивать питанием детенышей людей, но их кожа была такой гладкой, и она так сильно реагировала, когда он прикасался к ним, особенно к соскам. Он тоже отреагировал. Прикосновение к ней и ее реакция усилили его возбуждение до предела, превзойдя все, что он испытывал ранее. Все было не так, как казалось на поверхности, когда дело касалось людей.

Или, по крайней мере, когда дело касалось Лары Брукс.

Он изучал почти два столетия воспоминаний, лица сотен других женщин. Ронин встречал много привлекательных людей, и только одно по настоящему объединяло их — все они несли на себе какой-то отпечаток, оставленный суровостью мира. Обычно это был тусклый блеск в их глазах. И было так много синтов; воплощения физического совершенства, обладающих точной симметрией в чертах лица и идеализированными пропорциями.

Он видел волосы и глаза почти того же оттенка, что у Лары. Кожа такая же бледная и кремовая. Он видел гибкие ноги и упругую грудь, пышные бедра и изящные ступни. Видел так много тел, которые должны были быть более привлекательными, так много лиц с более полными губами, или более четко очерченными скулами, или более густыми ресницами.

Что было такого в этой женщине, что так сильно привлекло его?

Ронин протянул руку и приподнял прядь ее волос, пропуская ее между пальцами.

Его сущность не сводилась к одной лишь оптике, так же как и её нельзя было определить только глазами. Он не был лишь набором приводных механизмов, как она не ограничивалась своими мышцами. Оба представляли собой совокупность своих частей, но в то же время были чем-то большим, независимым от них. Его процессоры не в силах были полностью осознать это понятие — какая бы логика ни побуждала его к действию, она была бессильна объяснить это явление. Однако в этом заключалась истина.

Ее глаза соблазняли его искрой жизни, которую они несли. Ее губы требовали его внимания каждый раз, когда они плавно менялись в соответствии с ее эмоциями. Движения ее конечностей были собственным языком: абстрактным, таинственным и неумолимо притягательным. Ее юмор, хотя иногда и был за пределами его понимания, придавал ее присутствию неземное звучание. И ее сила воли, крепкая, как сталь, вызывала скорее восхищение, чем разочарование.

Она существовала в этом мире, была измотана им, но никогда не сдавалась. Вместо этого она вздернула подбородок, продемонстрировала свои шрамы и двинулась дальше. Никогда не позволявшая угаснуть огню надежды внутри себя. Это была ее жизненная сила, все, что было ею.

Он не смог устоять.

Ее глаза затрепетали под закрытыми веками. «Во сне», — подсказало ему далекое воспоминание.

Ближе всего он мог работать с симуляторами, которые редко включали визуальные или звуковые компоненты. В глубине души все сводилось к числам — вероятности и сложным расчетам, основанным на множестве данных, холодному математическому взгляду на то, что может быть, а может и не быть. Он мог брать существующие компоненты из своей памяти — образы и звуки — и объединять их во что-то другое, даже слегка изменять их, но не создавать что-то действительно новое.