Книга Злодейка, приручившая Дракона, страница 46 – Аматариэль Джулианна Кортес

Генерал сжал мою руку сильнее.

— Но я знаю, что когда ты рядом, я могу дышать. Когда ты споришь со мной, мой ум становится острее. Когда ты в опасности, моя сила рвется наружу, чтобы защитить тебя. Ты… ты стала частью меня. Неотъемлемой. Как моя боль, как мое проклятие, как мой меч. Я не знаю, как жить без этого.

Это не было признанием в любви. Это было нечто большее. Это было признание в зависимости. Признание генерала, который никогда ни в ком не нуждался, в том, что он беспомощен перед этой странной, колючей, непонятной женщиной.

— Ты стала для меня нечто большим, чем просто женщина, Амелия, — прошептал он. — Ты стала моим отражением. Моим проклятием. И моим единственным шансом не сойти с ума в этом аду.

Он поднес мою руку к своим губам и коснулся тыльной стороны ладони легким, почти невесомым поцелуем. А потом просто остался стоять на коленях, держа мою руку и глядя на меня снизу вверх. Великий генерал-дракон. На коленях. Передо мной.

И в этот момент я поняла, что все мои планы, все мои стратегии выживания летят в пропасть. Потому что я сама только что попала в самый опасный капкан. В капкан его отчаянной, сломленной, неправильной, но такой всепоглощающей искренности.

Время замерло. Весь мир сжался до размеров этого тихого, освещенного свечами кабинета, до пространства между мной и мужчиной, стоявшим передо мной на коленях. Великий генерал-дракон, чье имя заставляло трепетать целые народы, смотрел на меня снизу вверх, и в его глазах была вселенская усталость и отчаянная, обнаженная мольба. Он не просил о любви или прощении. Он просто констатировал факт: я стала его воздухом, его болью, его единственным якорем в бушующем океане безумия.

Его губы коснулись моей руки — легкое, почти невесомое прикосновение, которое, тем не менее, обожгло меня до самой души. В этот момент рухнули все мои планы. Вся моя стратегия, построенная на холодном расчете и желании выжить, рассыпалась в прах. Я смотрела на него, на его склоненную голову, на иссиня-черные волосы, в которых запутался свет свечи, и понимала, что попала в ловушку. Но эта ловушка была не из стали и камня. Она была соткана из его боли, его одиночества и его отчаянной, неправильной искренности. И я не хотела из нее выбираться.

Моя рука, которую он все еще держал, дрогнула. Я медленно, очень медленно, высвободила ее из его хватки. На мгновение на его лице промелькнуло выражение потерянности, словно он решил, что я его отвергла. Но я не отняла руку. Вместо этого я осторожно коснулась его щеки. Кожа была горячей, жесткой от многодневной щетины. Он вздрогнул от моего прикосновения, как от удара, но не отстранился. Он замер, закрыв глаза, и чуть заметно подался вперед, навстречу моей ладони, как измученное животное, которое впервые за долгие годы почувствовало ласку.

— Кай, — прошептала я его имя, и оно прозвучало в тишине кабинета как клятва.

Я не знала, что еще сказать. Любые слова казались пошлыми и неуместными. Что можно сказать человеку, который только что вывернул перед тобой свою душу наизнанку?

Я опустилась на пол перед ним, оказываясь на одном уровне. Мое дорогое шелковое платье смялось на ковре, но мне было все равно. Я взяла его лицо в свои ладони и заставила его посмотреть на меня. В его глазах все еще бушевал шторм, но теперь в нем не было угрозы. Лишь растерянность и уязвимость.