Книга Злодейка, приручившая Дракона, страница 39 – Аматариэль Джулианна Кортес

— Моя старая рана иногда дает о себе знать, — сказал он, глядя не на меня, а на Элайру. — Говорят, твой дар может унять даже такую боль.

Это был тест. Проверка. Он просил ее прикоснуться к нему. На моих глазах.

Элайра без колебаний шагнула вперед.

— Позвольте, милорд.

Девушка осторожно положила свои ладони на его руку, прямо поверх ткани мундира. Она закрыла глаза, и я почувствовала, как от нее исходит волна теплой, светлой энергии. Абсолютная противоположность моей тайной, холодной магии.

Я смотрела на их руки. На ее хрупкие пальцы на его могучем предплечье. И я видела лицо Кая. Он смотрел на нее, и его ледяная маска таяла. Напряжение покинуло его плечи, жесткая складка между бровями разгладилась. В его глазах было то, чего я никогда не видела раньше — облегчение. Покой.

И в этот момент я поняла.

Я поняла, что проиграла. Проиграла не битву за жизнь, а битву, в которую даже не собиралась вступать. Битву за его душу. Я могла быть его союзником, его шпионом, его любовницей. Но я никогда не смогу дать ему этого. Этого света. Этого покоя.

Боль в сердце была острее, чем боль от арбалетного болта.

Я молча, не проронив ни слова, развернулась и вышла из зала. Никто не остановил меня. Он был слишком поглощен ею.

Вернувшись в свои покои, я подошла к зеркалу. Из него на меня смотрела бледная, красивая аристократка с горящими от непролитых слез глазами. Злодейка. Та, которой не было места в этой сказке.

Я пришла в этот мир, чтобы выжить. Но я не учла одного. Я не учла, что у злодеев тоже есть сердце. И что его могут разбить.

Я не плакала. Слезы были бы слишком простой, слишком человеческой реакцией на то сокрушительное опустошение, что я испытала. Вернувшись в свои покои, я долго стояла перед зеркалом, вглядываясь в отражение красивой, бледной аристократки с ледяными глазами. Злодейка. Книга была права. Я была тенью, необходимым контрастом, на фоне которого свет главной героини должен был сиять еще ярче. Все мои планы, вся моя борьба за выживание вдруг показались бессмысленными. Я могла спасти свою жизнь, но какой в этом был толк, если эта жизнь была обречена на вечное наблюдение за чужим счастьем из темного угла?

Боль в сердце была физической, острой. Она была хуже боли от раны, потому что от нее не было лекарств. Я впервые в этом мире почувствовала себя не просто чужой, а лишней. Ненужной. Заменяемой. Элайра могла дать ему покой. Она была его исцелением, его светом. А что могла дать ему я? Интриги, полуправду, опасные знания и шрам на плече, который лишь напоминал о его уязвимости.

В тот вечер я не пошла на ужин. Я заперлась в своей комнате, и на робкий стук Анны ответила, что нездорова. Я ожидала, что меня оставят в покое. Я была почти уверена, что Кай ужинает со своей новообретенной целительницей, впитывая ее свет и покой. Мысль об этом причиняла мучительную боль, но я заставляла себя думать об этом, снова и снова, как мазохист, ковыряющий свою рану. Нужно было привыкнуть. Нужно было убить в себе эту глупую, иррациональную надежду.

Отчаяние — вязкое, как болото. Оно грозило поглотить меня целиком. Но когда на дне этой черной ямы я уже была готова сдаться, во мне проснулось что-то другое. Злое, упрямое, холодное. Моя гордость. Гордость не Амелии, а Валерии, женщины из другого мира, которая умерла нелепой смертью и не собиралась позволить своей второй жизни закончиться жалким прозябанием в тени.