Онлайн книга «Скромная жертва»
|
Мария всегда шутила, что паукообразные – единственные существа, которые выиграли войну с Гуровым. – Холодильник «Саратов» отключен, – Юдин захлопнул его тяжелую дверцу, – и пуст. – Постельное белье, – Крячко раскрыл лакированный шкаф, – не тронуто. Современной одежды нет. – Значит, – Гуров проверил ящики для продуктов на кухне, – Флора Сонова скрывается от семьи и поисковиков не здесь. – А что там Толик говорил про подпол с его наследством? – спросил Крячко. – Фундамент будущей жизни, – кивнул Гуров, отодвинув широкий выцветший половик. – Ого! – Юдин присвистнул, увидев спрятанный под ним деревянный люк. Мужчины с трудом подняли его. Подсвечивая путь телефоном, Гуров спустился вниз. Однако ничего, кроме пыльных банок с солеными огурцами, овощной заготовкой с кабачками «Тещин язык» и вишневым компотом, не нашел. Ничего похожего на короб для защиты картин, о котором говорил Горынин, ни в погребе, ни в комнатах, ни в хозяйственных постройках, заваленных грязными лопатами и граблями, сыщики не нашли. – Возвращаемся? – наконец спросил Юдин. – Куда деваться? – Гуров отряхнул пыльную куртку, прежде чем сесть в машину. От рукавов пахло затхлой сыростью, плесенью. – Ты теперь как Горынин в последнюю встречу со Сваловой. Пахнешь нафталином… – И ладаном, – вспомнил фразу Маргариты Гуров и медленно обернулся к кладбищу, продолжая цитату. – «Буквально на ладан дышит». Толик ведь тоже про жизнь после смерти говорил? * * * Вдоль могил гулял свежий весенний ветер. Каждым своим дуновением он обнимал Посохиных, Старцевых, Дьячковых, Суходоевых, Окуневых, Карасевых, Твердохлебовых, Ивановых, Нагориных, Степиных и Мазеевых. Спящих под деревянными крестами, железными обелисками, мраморными памятниками, овальными фотографиями, портретами, заточенными в песчаник, кварц или гранит. – Ты поспи, сыночек, поспи, – бормотала деревенская старуха у одной из могил. – Я тебе водочки поставлю. Теперь можно. Она больше ни печенку не разрушит, ни сердечко не потревожит бедное твое. На вот, хлебушком закуси. Черный наш, магазинный. Ты его с молоком, когда маленький был, любил. Конфеток еще тебе принесла. «Дюшес», «Барбарис». Ты их у бабки из серванта таскал. А теперь вот я бабка, а тебе сорок лет навсегда. Ты меня к себе скорей позови. Мне тут жить не для кого. А тебя я обнимать смогу. И могилку уже прибирать не нужно. Танечка, послушница, которую батюшка в часовне поселил, приглядит. Я помру – ей наш дом оставлю. Чтоб не оставила нас, сынок… – Простите, – Гуров подошел к ней, – где могила Алевтины Кузьминичны Сваловой, не подскажете? – А вы, – она утерла слезы и оглядела чужаков, – Риткины ухажеры, что ль? – Маргарита Ивановна умерла позавчера, – сказал Крячко. – На работе организуют ее похороны. Мы бы хотели знать, куда подзахоронить. – Как куда? К Але. Единственная родная душа у сироты. – А родители? Она отмахнулась: – Бедовые. Их здесь нет! Не принимает бессовестных наша земля. Вон туда, – старуха указала на высокую березу, – отведи меня. Она тяжело опустилась на лавку за шатким столиком: – Чисто как! – Здесь тоже, – сказал Гуров, – убирает девушка, о которой вы говорили? – Танечка. Скромная и тихая. Батюшка поселил у нас. Она часовню отмыла. Огарки свечей из кадил убрала. – Кто-то еще на могиле Алевтины был? |