Книга Не ссорьтесь, девочки!, страница 8 – Ануш Варданян

Соня нажимает кнопку отбоя и наконец застегивает второй ботинок. Нет, что бы ни говорила Нонка, ярая противница прогресса, мобильная связь — это здорово.

А Юля отвела трубку от уха.

— А о чем я подумала?.. О чем я вообще думала, когда не наехала на эту старушенцию. Надо было давить, давить и давить.

Она барабанит худыми кулачками по рулю.

А на другой стороне Невского, возле аптеки, в нише телефона-автомата стоит Нонна и изо всех сил нажимает на кнопки с цифрами. Прыщавый юноша, обладатель восьмидесяти сосок, выбегает из аптеки с журналом с голыми тетками и детской «Библией» Нонны.

— Это в-в-вы за-за-за-забыли в-в-в аптеке…

— Алло! Алло! — кричит в трубку Нонна. — Ничего не получается. А! Спасибо.

Она кивает на журнал.

— А я тут работаю, временно.

У юноши вытянулось лицо, когда он глядел на обложку — полногрудая красотка с наглыми сосками призывала его к себе.

— Я здесь редактор. Можете себе оставить. А книжку отдайте, она мне для работы нужна.

Молодой человек явно не понимает связи между Библией и сексом. Книгу отдает, но не отходит.

— Вы умеете управляться с этими пластиковыми карточками? — требовательно вопрошает Нонна.

— В-в-вы не т-т-той ст-т-тороной вставили.

— О! Спасибо. А вы отойдите, отойдите. У меня разговор очень интимный будет…

Паренек пятится. Нонна вновь набирает номер.

Телефон Сони опять раззвонился канканом. Значит, опять кто-то из подруг. Мать и папа у нее звонят под тему Бетховенской судьбы, дочка Лера — под «Пусть бегут неуклюже…», а муж Жорик под «Шербурские зонтики».

— Блин! — вместо приветствия рявкает Соня.

Но Нонну Соней не смутишь.

— Зосенька, у тебя много денег?

— Блин, если бы у меня было много денег…

— Соня, Софья, умоляю. Прошу даже, — кричит в трубку Нонна. — Я встретила Петрову… Помнишь Петрову?

— Ноник, при чем здесь Петрова?

— Она сказала, что я ужасно выгляжу. Она сказала…

Нонна оглядывается по сторонам и, прикрывая трубку от юноши, который, выжидая что-то, стоит чуть поодаль, шипит:

— Она сказала, что я очень потолстела.

— Петрова — стерва. Не слушай, — режет Соня.

— Мне нужно сто долларов. Рублями. Сейчас. Я наконец нашла поглотитель жира. Он последний. Умоляю…

— Господи, где ты, Нонна?

— На Невском, угол Лиговки, в аптеке. Если сейчас не похудею, Соня, я повешусь.

Голос у Нонны дрожит, а это тревожный знак. Видимо, очень ее зацепила стерва-Петрова.

— Я уже с тобой на сто долларов наговорила, идиотка. Жди. Еду.

Соня выбегает на улицу, поправляя волосы, одергивая рубашку, отряхивая куртку от строительной пыли — и все это одновременно. Соня всегда куда-нибудь торопилась и потому многое делала одновременно, сразу. От этого она была похожа на обезумевшего Арлекина. Вот и бежит Соня, размахивая длинными руками, по обочине дороги. Машины притормаживают, но не останавливаются, потому что сегодня красавица Сонька как никогда похожа на Арлекина. Но она и не думает расстраиваться — не до этого. А потом, нынче ей уже достался кусочек сомнительной радости.

Неожиданно на противоположной стороне улицы она замечает, как к светофору медленно тащится самый что ни на есть настоящий эвакуатор. Вот она, истинная удача дня! И Сонька дует к нему, наперерез плотному потоку автомобилей. На светофоре эвакуатор останавливается, и Соня бесцеремонно залезает в кабину.

— Трогай, едем спасать человека! — решительно говорит она.

Автослесарь Рома был красив, как юный Геркулес. Русский Геркулес. Одно время под этим именем он даже хотел выступать в боях без правил, но затем передумал, боясь испортить великолепный фасад. Рома только что отволок машину клиенту и возвращался в свой автосервис, попутно размышляя, как провести остаток дня — выпить с братаном и батей пива дома или заглянуть к соседке — поварихе на торговом судне, недавно вернувшейся с морей. Рома во все глаза смотрит на наглую женщину, влезшую к нему в кабину, и предчувствует авантюру.

— Едем, едем, — настаивает Соня.

Рома, опомнившись, кивает в сторону светофора:

— Красный, девушка.

— Ну, это ненадолго, — уверяет Соня.

Зажигается желтый, и зеленый за ним, и машина трогается с места. Рома покорен неотвратимостью рока. Действительно, за красным вспыхивает желтый, а за ним и зеленый. Это так же верно, как и то, что за весною наступает лето, а там и грибы пойдут. Логика жизни всегда завораживала Рому, и он уже готов был влюбиться в эту странную женщину, залетевшую в кабину его эвакуатора, как сказочная фея.

— Куда едем?

— Вперед, только вперед.

Некоторое время ехали молча. Наконец Рома несмело уточнил:

— А чуть поконкретнее нельзя?

— Угол Невского и Лиговки, аптека.

Ну, аптека — это понятно. Аптека — это ладно. Он почему-то заподозрил, что она потребует чего-то особенного — подбросить до финской границы или протаранить дверь городской тюрьмы. А что? Такая может. Вон как глаза горят. И блузка застегнута не на те пуговицы. А аптека — это понятно, это нормально даже. Едут. Она курит, а он решает, что пора начать беседу.

— Вам плохо?

— А кому сейчас хорошо? — роняет она, выбрасывая окурок в окно.

— Похмелье, что ли?

Соня внимательно глядит на молодого эвакуаторщика: сильные руки, выдающаяся челюсть, шея, как у статуи Геракла в учебнике по истории античности. Ну, в целом с торсом все понятно. Интересно, а как у него с нижней частью? Она имеет в виду, конечно, ноги. Ничего другого, только ноги. Потому что у Геракла были мощные бедра и очень сильные икры. И Сонька представляет эвакуаторщика голым, небрежно привалившимся к какой-нибудь древнегреческой руине. «Черт, опять меня заносит!» — думает Соня. А потом деловито спрашивает:

— Как звать?

— Роман.

— Роман. Так вы, Роман, имеете в виду, что у меня абстинентный синдром? Так нет, милое дитя. Я практически не употребляю алкогольсодержащих напитков. А если выгляжу плохо, то потому, что в объятьях Морфея бываю редкой гостьей.

Рома учился в школе, а потом и в техникум поступил. А то, что бросил, так это не из-за глупости, просто ему не полюбилась геометрия. Но, ей-богу, сейчас он понял немногое.

— Что, никто не обнимает?

Соня задумчиво смотрит на неожиданного своего попутчика.

— Морфей — бог сна у древних греков, — говорит она.

Но Рома явно не интересуется научной подоплекой Сониных слов. Он решил проявить заботу: