Книга По ту сторону, страница 39 – Инга Андрианова

— Довезете до роддома? — попросила я шофера.

Тот судорожно кивнул и побежал заводить мотор.

У приемного отделения было пусто. Митька подергал входную дверь и громко постучал. Раздался щелчок, дверь открылась, и женщина в белом халате впустила нас внутрь.

— Нам нужно к врачу, — с порога начал Митька.

— Всем нужно к врачу. За этим сюда и приходят.

— Но у нас схватки…

— Придется подождать, мы принимаем роженицу, — женщина указала на стул, — Присядьте, к вам скоро выйдут.

Сидеть не было мочи — боль шомполом била живот, отдавая в спину и грудь. «Это невыносимо», — подумала я и заметалась вдоль стены. Хождение не помогло, и я опустилась на стул рядом с Митькой. Потянулись свинцовые минуты ожидания, во время которых боль то отступала, то рвала на части сотнями колючих жал.

— Заходите, — позвала сестра, и вслед за ней я прошла в узкую комнату без окон, освещенную лишь светом настольной лампы, — Сейчас поднимем роженицу и примемся за вас.

Она взяла со стола бумаги и вышла во внутренний коридор.

Несколько минут я в одиночестве переживала схватку, потом привычно заходила из угла в угол. Оставаться одной было страшно: а вдруг я что-то сделаю не так, и пострадает ребенок? Я села на стул, поерзала, снова вскочила — живот дернулся и заходил ходуном, а следом полезли тугие угрюмые мысли:

— Сейчас я умру от болевого шока. Такую пытку пережить нельзя.

Вернулась сестра:

— Садитесь, будем заполнять бумаги, — она посмотрела на мои конвульсии и запела заученной скороговоркой, — Отвлекайтесь, мамаша, отвлекайтесь. Меньше думайте о боли, отвечайте на вопросы.

— Мне нужно в туалет!

Сестра вздохнула:

— В туалет не желательно — плод может выпасть.

Я пригвоздилась к стулу, не смея дышать.

— Давайте паспорт! — велела сестра.

Я протянула ей паспорт, она осмотрела мои руки и положила на стол канцелярские ножницы:

— Стригите.

— Что?

— Ногти под корень.

Пока я сражалась с ногтями, сестра задавала вопросы и методично заполняла графу за графой.

— Можно стричь стоя? — взмолилась я.

Боль уже перекатывалась по всему животу, выталкивая с места.

— Стойте, если нравится, — отозвалась сестра, не поднимая головы.

Навалилась тугая лавина, я ухватилась за стул и низко захрипела.

— Потуги начались, — констатировала сестра и впервые посмотрела на меня с интересом, — Переодевайтесь, поедем наверх.

Меня завели в палату и указали на свободную кровать. Я легла поверх одеяла, прижалась лбом к холодной стене. В голове булькнула единственная мысль: «Схватки все чаще, а сил уже нет». Я попыталась дышать, как написано в умных книжках, но из груди вырывались только хрип да рычание. Накатила очередная волна, и я задышала в голос. Моя соседка выскочила из палаты:

— Девочки, она сейчас родит! Что же вы бросили ее одну?

В этот момент, широко раскрутив, меня вздыбило кверху и крупно затрясло на высшей точке, словно щепку швырнуло о рифы, протянуло с оттяжкой по острым зазубринам, и в клочья разорвав нутро, пошло закручивать по новой.

Люди в белых халатах обступили кровать:

— На каталку ее!

И вот навстречу мне поехали ряды больничных ламп.

Донесся лязг шарниров, стук дверей и чей-то голос в головах:

— Плод крупный, сама не родит.

— Девочка крепкая, думаю, справится.

— Как скажете, Инна Ивановна…

Надо мной склонилось большое плоское пятно и женский голос произнес:

— Перебирайся на кресло, будем рожать.

Я взобралась на постамент с высокими поручнями, к которым меня тут же привязали. Навалился удушливый вал, задергало низ живота, и я задышала по-собачьи.

Над ухом кто-то рассмеялся:

— Это что еще за дыхание! А ну-ка полной грудью! Сильный вдох, сильный выдох! Хватайся за поручни, тянись и тужься!

Я зажмурилась и потянулась вперед.

— Не годится! — скомандовал тот же голос, — Тужься не на лицо, а на живот, а то лопнут сосуды. Теперь отдышись, и поехали снова!

Под крики и команды я все тянула себя к поручням, пока, обмякнув, не рухнула на спину.

— У нее нет сил. Сама не родит!

— Она справится, — уверенно произнесла акушерка, — потужься, как следует, Вероника, ребеночку нужно помочь.

Что-то толкнуло меня изнутри, я захрипела, напряглась и потянулась к поручням.

— Показалась головка! — объявила врач и вся бригада пришла в движение.

Пока меня отвязывали от поручней, я все прислушивалась к детскому плачу и мысленно представляла, как малышу обрезают пуповину. Потом к моему лицу поднесли маленькие розовые ножки:

— Ну, кто? Говори пол ребенка!

Я поднялась на локтях, заморгала глазами.

— Девочка, вес — четыре сто, рост — пятьдесят три сантиметра, время — одиннадцать пятьдесят три — объявила сестра.

— Девочка, — выдохнула я, — а все мои ждут пацана.

— Ничего, подождут еще, давай потихоньку переползай на каталку! Ногу вниз! Да не на ребенка!

Я отдернула ногу, и нащупав поверхность кушетки, тяжко перевалилась через край.

«Девочка, вот тебе раз! А моя «гиенеколог» обещала, что будет пацан!»

Минут через пять мне на грудь положили мягкий теплый кулечек. Круглое личико, припухшие глазки да крохотный носик — вот и все, что мне удалось разглядеть. Складка под нижним веком нестерпимо и со всей очевидностью выдавали фамильную принадлежность моего ребенка к династии Кораблевых. Я прижала дочку к груди, она вздохнула, засопела и осветилась внутренним покоем.

Не прошло и минуты, как нас разлучили: дочку уложили на лоток, а меня вывезли в коридор и оставили слушать, как за стеной надрывается мой голодный ребенок. Еще через минуту я услышала шаги, каталка тронулась с места и меня снова повезли по коридору, ничего не объясняя и ни о чем не спрашивая.

Каталка въехала в просторное помещение, и молоденькая сестричка с веселым бойким лицом шагнула мне навстречу.

— Ну, Марья Ивановна, перебирайся на кресло.

— Я не Марья Ивановна.

— Не обижайся, у нас тут все Марьи Ивановны. Я тебя сейчас зашью, а ты не дергайся и не пищи.

— А что будете шить?

— Так Марью Ивановну и будем шить. Давай-ка, двигайся вперед!

И вот я снова на проклятом кресле.

— Так, внутренних разрывов нет, а этот залатаем в пять секунд. Интересно тебя порвали! Первый раз вижу, как рвут плечиками.