Онлайн книга «Синдром Фауста»
|
Я не привык к одиночеству, И уже через полтора часа почувствовал себя, как закованный в кандалы каторжник. Стены давили холодным безмолвием. Простуженно похрипывал кондиционер. Мне вдруг остро захотелось ощутить рядом женщину. Неважно какую, даже проститутку. Зажмуриться, вжавшись, зарыться в ее тело и ни о чем не думать. Просто ощущать рядом человеческое тепло. Было уже за полночь. Я вышел на улицу и остановил такси. – Куда-нибудь в ночной клуб. Лучше – попроще, – сказал я шоферу. Тот ухмыльнулся: я не первый, кто обращается к нему с такой просьбой. – В «Вавилон», сэр… Ночной клуб полностью оправдывал свое экзотическое название. Публика здесь была явно второсортная. В основном – легальные и нелегальные эмигранты разных цветов и оттенков. В плохо проветренном зале пахло пивной отрыжкой, потными носками и вдавленными в переполненные пепельницы бычками от сигарет. На маленькой сцене, раздеваясь под хриплую музыку, раскручивали бедра две стриптизерши – белая и мулатка. Белая чем-то напомнила мне Абби в ее двадцать пять. Я спросил у официанта, будут ли другие номера в программе. – Сэр, – сказал он, взглянув на часы, – через час. Через час я встал и прошел через кухню к черному ходу. Ждать пришлось минут пятнадцать. Увидев замеченную мною стриптизершу, я поклонился. Старомодная учтивость усмиряет самых свирепых жриц любви. – Девушка, – обратился я к ней, – а ведь я жду вас… Она посмотрела на меня так, что впору было отлететь на пару шагов в сторону. Но я не растерялся и состроил очаровательную улыбку. – Думаешь, меня вот так любой мужик может в ночном клубе подцепить на ночь? В жизни нет! Я не блядь… Ей вряд ли исполнилось двадцать пять. Но даже густой слой грима не мог испортить тонких черт лица. Волосы у нее были цвета спелой пшеницы. – Конечно, нет, – сказал я, любуясь ею. – Вы, прежде всего – женщина, а каждая женщина – чуточку богиня. Она посмотрела на меня удивленно и заинтригованно, но вместе с тем недоверчиво ухмыльнулась. – Поэтому, – продолжил я клеить ее, – я хочу предложить вам посидеть со мной где-нибудь, где тепло и уютно. Я не здешний. И плохо ориентируюсь в Нью-Йорке. Просто мне очень одиноко сегодня. Вы не боитесь ночи? Чем-то я ее купил, наверное. Она привела меня во второстепенный бар и стала нагружаться спиртным. – Что-что, а пить ты умеешь, – покачал я головой. – А ты знаешь, откуда я, папик? Из Польши… Слышал? – Шопен, Венявский, [10] Огинский, – постучал я бокалом по накрытому клеенкой столу. – Образованный! – засмеялась она и налила себе приличную порцию бренди. Я ухмыльнулся. Мы продолжали весело болтать. – Ты и впрямь обаятельный, америкаша, – высосала она уже бог знает какой бокал. – Но знаешь, у меня нюх на это дело. Что-то в тебе такое непонятное. От мазурика. – Ну, если так, – протянул я, – значит, аферисты куда привлекательней музыкантов. Она довольно расхохоталась: – Это ты-то музыкант, папочка? Я ведь полька, меня не проведешь… – Вот уж не собирался, – хмыкнул я. Ее совсем развезло. Она терлась носом о мою шею и хихикала. – Ну, правда, кто ты, а?! Кто? – Язык у нее слегка заплетался. – Может, наркотики толкаешь? А? Не, непохоже! Шулер, что ли? Вроде тоже не… Постой, а может, ты – фальшивомонетчик? А? Говоришь – нет? Ладно! Но даже если да, – то все равно ты миляга… Я погрузил стриптизершу в такси и отвез к себе в студию. Она была настолько пьяна и дышала такой смесью бренди и ликеров, что, уложив ее, я повернулся на другую сторону и заснул. Пьяные бабы во мне сексуальных порывов не вызывают. Часа через полтора она разбудила меня: – Ты что, импотент? – Да нет как будто, – отреагировал я несколько удивленно. – Еще в себя не пришел… – А ты приди, – зевнула она и погрозила мне пальцем: – Надеюсь, ты не извращенец. Хобот оторву… – Не пугай, – ответил я. – Не боюсь. Но вначале пойди в душ и хорошенько почисть зубы. Она не стала спорить. Когда она вернулась, в ее руках был цветной кондом. – Привет, – потрепала она меня за одно место. – Что, птенчик проклюнулся? Отработав свое, эта весталка бросила на меня удивленный взгляд: – А трахаешься ты, папик, кто бы ты ни был, совсем не как лох, который от жены сбежал. – Спасибо за комплимент. Даже не комплимент – панегирик. Стриптизерша ошарашенно посмотрела на меня: – Чего?! Слова какие-то странные говоришь… – Довольна? – спросил я. – Эй, – вскинулась она, – если думаешь, что не заплатишь, я тебе здесь такой крик подниму! – Может, скидочку сделаешь, – продолжал я подсмеиваться над ней. – Все-таки – удовольствие… – Еще чего! – на полном серьезе ответила она. – Не для того я сюда приехала, чтобы с пятидесятилетними мужиками романы крутить. Я замуж хочу! Понимаешь? Свой домик, муж, детки… Мне стало смешно. Я рассмеялся вслух. – В любой куртизанке спит порядочная матрона. – Опять слова непонятные бормочешь?! Когда она ушла, я лег спать. Никаких угрызений совести не чувствовал, хотя впервые в жизни купил бабу. Начиналась новая жизнь… Утром я сразу же позвонил Гарри Кроуфорду, с которым давно познакомился в Лос-Анджелесе: – Гарри? Это я, Руди… Да, здесь, в Нью-Йорке… Что? Когда ты хочешь, чтобы я к тебе пришел? ЧАРЛИ
У Руди было все: привлекательная внешность, потрясающая музыкальность, легкий и оптимистичный характер. И все равно он не состоялся. Он понимал это и сам. Все, что он делал, было подсказано Абби. Было правильно, но бескрыло. Соответствовало принятым нормам, но губило. Она не зажигала – гасила. Была не стартером, а глушителем. А ведь в Руди так чувствовалось творческое начало! Он родился художником. Творцом. Абби же нужен был благоустроенный муж и внимательный отец. Рисковать благополучием свитого ею гнезда она бы не стала. А Руди настаивать на своем был просто неспособен. Уж чересчур по-интеллигентски он мягкотел и нерешителен. Руди и Роза были моей второй семьей. Свою мать я потерял в семь лет. Роза заняла ее место, когда мне стукнуло двадцать восемь. Два десятилетия до этого в моей жизни существовала черная дыра. Даже женитьба и рождение близнецов ничего не изменили. |