Книга Ты вернешься!, страница 48 – Галина Чередий

— Что нас возвращает к вопросу о неизбежности моего обращения. — тут же нашелся он.

— Не возвращает, Рус! — я резко остановилась и развернулась к нему. — Если ты снова заведешь разговор об этом, то я развернусь и уйду и теперь уже насовсем.

— Ничего, мне будет не влом опять пойти тебя искать. — ничуть не впечатлился он моей угрозой, наоборот заулыбался еще шире и обжег меня похотливым взглядом, неизбежно запустив во мне ответную реакцию.— Знаешь, это вообще как-то чуток стремно, что только ты можешь прийти ко мне. У людей так-то принято, чтобы парень за девушкой побегал и с цветами-конфетами приходил.

— Ты действительно что ли не понимаешь, что жизнью рискуешь, пытаясь таким глупым образом разыскивать меня? — возмутилась я, отказываясь улыбнуться ему в ответ, но это никак не притормаживало остальной моей реакции на его присутствие.

— Расскажи какой не глупый.

— Зачем это вовсе делать?

— А на кой хрен мне жить без тебя? — Рус все же обнял меня, и запустив пятерню в мои волосы, уставился прямо в глаза, обжигая темным пламенем бушующим в его решительном взгляде. — Эрин, ты восемь долбанных дней не приходила, я подумал, что ты вовсе не появишься. Я должен был как-то это исправить.

— Ценой своей жизни? Мне не понятно это, Рус. — губы стало покалывать от жажды коснуться ими его кожи.

— А и фиг с ним. Не понимай, лучше поцелуй. Я трындец как соскучился.

И не дожидаясь моей инициативы, он столкнул наши губы, облизнул мои раз, другой, разжигая обоих, поймал мой жадный выдох и заворчав, набросился всерьез, провоцируя на такой же яростный ответ и неизбежно обращая приветственный поцелуй уже в прелюдию. Как всегда, даже после краткой разлуки, она вышла у нас короче некуда. И минуты не прошло, а мы уже оказались на траве, сплетенные теснее некуда и целуясь так, будто оторваться было страшнее смерти. Единственной своей тряпки — мокрых после реки трусов Рус мгновенно лишился и я обхватила его ногами, открываясь и уже готовая принять.

— Да ни хрена, еще поранишься чем… — проворчал парень и перекатился сам на спину, затягивая меня на себя и вынуждая оседлать.

— Дурак! У меня заживет мигом… — фыркнула, но подчинилась и не смогла сдержать стон и не зажмуриться от удовольствия, потеревшись о его твердый ствол своей алчно-увлажнившейся сердцевиной. Как же я люблю этот невыразимо сладкий момент промедления, растягивания предвкушения, тогда как оба уже на пике готовности и внутри беснуется готовое пожрать разум пламя взаимной похоти.

— Я тоже не облезу…Зато еще и зенками нахапаюсь того, как твои сиськи прыгать станут… Ах ты-ж-ж-ж…! — зашипел Рус сквозь зубы, стоило мне повторить свое движение и впился намертво в мои бедра пальцами, фиксируя именно в том положении, чтобы ворваться однимдвижением.

Я выпрямилась, ощутив жар прижавшейся у самых врат своего тела широкой головки члена и задержала дыхание, боясь упустить хоть малейший нюанс ощущения от его остро-сладкого вторжения.

— Охереть! … О-хе-ре-е-е-еть, княжна моя, какая же ты красивая… — прохрипел Рус и подбросил бедра, врываясь в меня и теперь уже зашипела я, впитывая ожог его сексуальной атаки, а моя голова запрокинулась от переизбытка ощущений.

Как же я тоже скучала. По этой наполненности им, по тому, как ощущался внутри именно он, как меня подхватывает и возносит от одного только понимания, что он наконец во мне, обладает мною, владеет буквально всей в эти сладкие мгновения, как не мог никто до него. Рус. Человек, что разжег во мне страсти неизведанной прежде мощи. Тот, кого мое тело желало до дрожи, до потери вменяемости, тот, кто подчинил себе мою похоть, сделал ее своей послушной ручной зверушкой или инструментом.