Книга Институт благородных дэвров, или Гувернантка для варвара, страница 122 – Анна Ледова

– ИМЕЛЬДА!!.. – одновременно взмолилась и прошипела я. – Вы не посмеете!..

– Иди-ка, девочка, погуляй…

Кайарахи приблизился, с интересом рассматривая красные пятна на моих щеках, нервно теребящие волосы руки и наливающиеся слезами глаза. Только и оставалось, что вежливо кивнуть, собрав остатки достоинства, и направиться в сторону па.

А как скрылась за густыми кустами, то побежала со всех ног, проклиная свою откровенность и прямолинейную компаньонку. И в деревне чуть не врезалась в Агну. Та покивала и молча завела к себе, вручив пирожок. Я попыталась его откусить, чтобы не обидеть гостеприимную дови (да ещё и матушку Вепря, как выяснилось!), но губы вдруг сами затряслись и я дала волю чувствам.

– Я не понимаю!.. – глотала я слёзы. – Вы ведь тоже из Вельтарингии, вы должны меня понять! Почему здесь всё так сложно?.. И дико! Что ни сделай – это обязательно что-то значит! Вот кайарахи все жалеют – потерял он там что-то!.. А на меня с укором смотрят, будто это я украла и не отдаю! Да и вообще ему… не даю, уж простите за вульгарность! Боги, в кого я превратилась с этими варварами! Торговка базарная, а не тесса!.. А спросишь, что потерял, и все молчат. Вообще никто ничего не объясняет, смеются только все над вопросами! Тычемся, как котята слепые! Или вон Мелли: раз – и замужем… Это как так вообще?!.. Да тут шаг ступить боязно, чтобы в какой-то обычай не вляпаться! Боги милостивые, вот правда, я четыре тома дедовского Устава пересказать могу, а тут сама чувствую себя невеждой! Ничего не знаю! И не понимаю! Я не могу так больше! Как вот так можно – взять и просто пару ночей вместе провести?.. А потом разойтись, как ни в чём не бывало! Это нормально, что ли?! А у других одновременно с этим – любовь на всю жизнь! Руку под мышку сунул, понюхал – вот в любви, считай, и признался!.. Пустьи дико, но красиво же! Сердца вот дарят…

– А тебе, дочка, одного сердца мало? – погладила она меня по волосам. – Того, что на руке носишь.

Я проморгалась и взглянула на неё с удивлением. Агна дотронулась до красного шнурка на моём запястье, пропустила сквозь пальцы узелки, словно читая их.

– Это оберег просто, – шмыгнула я. – Вангапу так сказал.

– Да что ж ты за глупая девочка такая, – улыбнулась дови. – Ароха это. Это Чёрный Вепрь сердце своё тебе отдал. Чтобы с собой всегда носила. Раз уж не приняла его, не дала себе в волосы вплести, то и он перед предками так поклялся: ни на кого не взглянуть больше. Вот и говорят о моём сынке теперь, что он ароху потерял: то есть всю жизнь ему бездомком теперь быть, своего сына не завести. А как распоряжаться этим знанием – это тебе уж решать…

– А… ароха? – выдавила я. – Сердце его?..

– А то я этот шнурок не узна́ю. Сама же на нём первый узелок и оставила – зарок его благословила. Как вплёл себе пятнадцать лет назад, так и ходил до недавнего времени. В том зарок и был – «ту самую» свою найти. Арохайну ану. Нашёл, значит. Сама ж, поди, и расплетала ему ту косицу…

– Я… Он попросил просто… Сказал, ничего не значит… В смысле, не обяжет!

– Так и не обязывает ведь, – мягко сказала Агна. – Тут он прав был. Дэвры никогда силой не берут.

Тут она рассмеялась в полный голос.

– Так, измором разве что… Папаша его, Вахиероа, тигр мой ненаглядный, четыре года меня обихаживал, никого не подпускал… А похитил он меня, когда мне семнадцать годочков было. Я – в вой; думала, руки на себя наложу… Сюда привёз. Пальцем не тронул. Сразу в отдельный фаре поселил. Кормят, обихаживают меня их дамочки местные… Тогда из Вельтарингии мало дови было, наши крепко рубежи держали. Сюда всё больше из Баглора привозили… А у баглорок натура робкая, привыкли мужчинам подчиняться. Ещё и лопотали на своём, я их вообще не понимала. Села я тогда, в общем, и задумалась. Матушка моя подёнщицей была, а отец камнетёсом. А помимо меня ещё четверо ртов. Вечно голодали. Я вот с семи лет полы натирала в торгашеской лавке, потом в клуб один свезло устроиться. С утра там джентльмены после конных прогулок натопчут, надо вымыть весь навоз, да еловой иголкой присыпать, чтобы запах выветрить. А к вечеру смести да мастикой натереть, потому что танцы с дамами… Спать нельзя, потому как танцы закончатся – так заново оттирай их следочки… Это тогда гуммиластик только в моду вошёл, а его ототри ещё с паркета. Смешно, а на всю жизнь не плечи ноющие запомнила, а как кружились они в вальсе… Раз-два-три, раз-два-три… Увлеклась, да? В общем, а тут-то по-другому всё. Тепло и кормят. Полы тереть никто не заставляет. Вахиероа, тигр мой, золотом заваливает. Взамен ничего не просит. Рычит только. Тридцать пять лет назад это было, подумать только… Полгода на меня рычал. А я как-то, возьми, да и наберись смелости. Сказала ему: мол, свезёшь всё это золото родным моим – тогда подумаю… Свёз, зараза. А на обратном пути в Северную войну угодил. Да на три с лишним года и задержался. Многие дэвры ко мне клинья подбивали… А я себе тоже зарок дала: от семьи ответа дождаться. Так ижила одна, никого не подпускала. Отчаялась уже, а ведь вернулся. С ответом. Мои меня прокляли, конечно. А золото всё равно не побрезговали взять. А я вот только за слово это сдержанное и за то письмецо привезённое сама ему на шею кинулась… Поняла, кто моя всамделишная семья. И матушка Вахи мне уже роднее собственной стала. Сама его за руку в этот фаре ввела. А там и Рид не замедлил на свет появиться… Имя наше, да – это я уж в честь деда назвала, он один с Вахиероа тогда вернулся. Поверил дикарю. Три года тут с правнуком нянчился, пока Венуа-мать со всей лаской не прибрала… Во сне ушёл – самая это, говорят, почётная смерть для не воина. А Вахи мой и портрет его со всем уважением вырезал, в предки рода записал. Да ты и в своём фаре, дочка, его увидишь. Уф-ф… Болтаю я много, да? Ты уж прости, милая, разговорилась чего-то.