Книга Дочь Мента, страница 18 – Екатерина Ромеро

Ворота автоматически распахиваются, мы заезжаем во двор. Просторный, окружен зелеными кустами, припорошенными снегом. Высокие ступени ведут в большой двухэтажный… коттедж? Да, сейчас стало так модно называть богатые халупы.

Одно время даже мы с отцом жили в подобном. Он тогда говорил, что на пике карьеры и так мы будем жить теперь всегда. Но потом нам пришлось резко съехать, и короткая сказка кончилась. Мы начали постоянно переезжать, не задерживались дольше трех дней на одном месте. Отели, ночлежки, забегаловки – я потеряла счет нашим переездам, в которых часто даже документов никто не просил.

Мы прятались, но папа никогда не говорил от кого. Кажется, мы убегали от того, к кому я теперь попала, и нет пути назад. В том лесу я достаточно набегалась, чтобы возвращаться туда снова.

Я выбираюсь из машины и застываю на месте. Мне страшно входить, кажется, что, когда двери дома откроются, для меня все изменится. Возможно, я даже больше никогда не выйду оттуда. Живой.

Воспаленное сознание то и дело подкидывает страшилки из отцовских дел про маньяков. Один неверный шаг – я не сбегу: Охотник тут же меня догонит. И сделает больно. Точно так же, как сделал тогда больно той бедной лани. Он ее не пожалел – и меня не пожалеет тоже.

Смотрю во все глаза на Волкодава. Боже, имя его реально оправдывает. Мощная спина, широкие плечи, на три головы выше меня. Он меня прикончит в этом доме и в бетон закатает, так?

Охотник закуривает, смотрит на меня — между нами два метра расстояния. Лучше бы три, ну да ладно.

Стоять на месте мне больно, стопы адски жжет, но я не показываю этого. Ему ведь все равно плевать. Всем плевать. Была бы мама – может, пожалела бы, а так я сама за себя. Всегда.

— Вижу, ты хочешь что-то спросить. У тебя есть такая возможность.

— Зачем я вам?

— Ты будешь отрабатывать долг отца.

— Как именно отрабатывать? Что вы хотите?

— А что ты можешь?

— Не знаю. Ну то есть могу убирать, посуду мыть. Я все по дому делать могу. Пыль еще там стирать. Я все умею.

Почему-то сбивается голос, дрожит. Понимаю прекрасно, что мне нужно какое-то преимущество, а у меня его нет и предложить нечего. Денег тоже нет. Все, что было у отца, мы давно потратили на эти переезды.

А если Охотник посчитает меня бесполезной, то что – дальше продаст? Он же может, как Адик, сбагрить меня за границу, и тогда что? Ничего уже.

— Это… я не бесполезная, могу работать полный день. Сколько мой отец вам должен? Много?

— Жизнь, – чеканит, а у меня внутри все дрожит.

— Как это?

Охотник смотрит на меня как на насекомое. Глупую зайчишку, точнее. Сбоку дует холодный ветер, под забинтованными ногами хрустит снег.

— Так. Твой отец убил моего брата, так что теперь твоя жизнь принадлежитмне. Это и будет твой долг. Мила Круглова умерла.

— Что?

— Что слышала. Ты для всех подохла вчера. В свою прежнюю жизнь ты больше не вернешься. Никогда.

Волкодав не пытается смягчить или как-то подготовить меня. В лоб просто рубит, пока я пытаюсь переварить то, что в силу возраста мне понять еще сложно.

— С этого дня ты живешь здесь. Во всем мне подчиняешься. Все. Иди в дом.

Это немного не сходится с моими ожиданиями, ведь я понимаю, что речь вовсе не о деньгах, которые можно отработать. Он о жизни моей говорит! О долге жизни, навсегда, навечно.