Книга Мой неласковый Монстр, страница 60 – Екатерина Ромеро

— Что ты делаешь, Хамит, что ты будешь делать?! А?

Хамит взял ребенка. Покрутил ее, скривился, как от чего-то грязного. Моя дочь плакала. Как же она плакала тогда, а у меня сердце разрывалось. Да, я уже привык жить в Аду,но я в страшном сне не мог представить, что мои дети тоже окажутся в этом месте. И еще я понял, зачем была холодная вода и глубокий таз и что они собирались делать.

Это было жестоко, но, похоже, им было все равно. Никто не хотел проблем, та дама была женой влиятельного человека, и он бы закатил скандал, если бы всплыл этот позор, а еще Хамит упивался своей властью надо мной. Вот сейчас у него в руках был маленький и очень ценный для меня комочек, мой ребенок, мой первенец, и он прекрасно видел, что может отплатить за те пятьдесят палок, которые тогда получил по указу Господина.

— За все надо платить, волчонок. Вот это, — кивает на ребенка, — твоя осечка. Это твоя ошибка, сынок.

— Стой, подожди, Хамит! Расскажи Шакир Аль-Фариху, что ребенок мой!

Я еще надеялся, ведь малышку можно было усыновить, отдать хорошей семье. Даже если бы она не была рядом со мной, я хотел сохранить ей жизнь, клянусь, я хотел этого.

— А он знает, потому и велел сразу показать тебе твою ошибку. Это будет тебе уроком, щенок. Хорошим уроком, который, я надеюсь, ты усвоишь сразу. Еще одна осечка, волчонок, и клянусь, я отдам тебя на разбор. Не надо считать себя особенным из-за своего большого члена и смазливости в угоду клиенткам! Ты такой же бесправный раб, как и все, а у рабов не бывает детей, и у тебя тоже!

— Прошу, не надо! Хамит, ну хочешь — избей меня, ну пожалуйста, не делай!

Я надеялся до последнего, что они будут купать моего ребенка, но я ошибся.

По приказу Хамита Виам утопил мою дочь в большом казане, как котенка. Минута, может, две — новорожденная девочка захлебнулась водой, а я орал как сумасшедший, видя ее посиневшее тельце, которое достали из воды и закутали в ткань.

У рабов не бывает детей. Никому не нужны были незаконные бастарды от влиятельного клиента, и возиться с ними здесь никто не хотел. Они даже не пожелали ее продать, и это было сделано специально, чтобы наказать меня.

— Будь ты проклят! Дьявол! Клянусь, я сдеру с тебя шкуру живьем, ты слышишь? Хамит! Хами-ит!

Он махнул рукой, а меня повалили на землю и избили. Пожалуй, это была последняя капля, после которой я перестал чувствовать боль. Я сам стал этой болью, каждой клеткой, каждым миллиметром пропитавшись ею сполна.

* * *

Я пролежал тогда неделю, не ел и не выполнял их дурацкиекоманды. Да, с нами так и общались. Командами, потому что мы так быстрее понимали.

«Сидеть», «лежать», «место», «ко мне». Это были привычные фразы, которыми с нами говорили. Как со зверенышами, чертовым скотом.

Мне было жаль своего ребенка, и я озлобился на них всех, а особенно на Хамита и Шакира. Последний мог спасти моего ребенка, но не сделал для этого ничего. Ему было плевать на мою дочь абсолютно.

Тогда я искренне надеялся сдохнуть, хотел удавиться цепью, но мне не дали. Они сняли ошейник, искупали меня в ледяной воде и переодели, отвели наверх, в одну из комнат. Новая клиентка пришла, я должен был работать.

Я же чувствовал себя живым трупом: истощенным, побитым, измученным, и мне было уже совершенно все равно, кого сегодня я буду трахать. Как она будет кончать, кричать и целовать мои шрамы. И нет, они меня не любили, как и я их. Им просто нравилось владеть рабом, не больше, и они приходили в экстаз от возможности быть оттраханной молодым жеребцом, тогда как дома их ждал обычно старый лысеющий козлик-муж. Они все были в браке и называли это любовью, тогда как у меня это вызывало одно лишь отвращение. Жены изменяли мужьям — и наоборот, они трахались направо и налево, а после снова делили постель и называли это браком, любовью, судьбой.